Монахи в миру кто они. Как быть монахом в миру
Н. В. ГОГОЛЬ И М. С. ЩЕПКИН
Знакомство Гоголя с великим русским актером, реформатором сцены Михаилом Семеновичем Щепкиным (1788-1863) произошло в первых числах июля 1832 года в Москве. Вполне вероятно, что незадолго до этого, во время петербургских гастролей Щепкина, Гоголю удалось видеть его выступления. Сын Щепкина Петр Михайлович вспоминал о первом посещении их дома Гоголем, в ту пору уже известным автором «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: «<...> как-то на обед к отцу собралось человек двадцать пять <...>. В середине обеда вошел в переднюю новый гость, совершенно нам не знакомый. Пока он медленно раздевался, все мы, в том числе и отец, оставались в недоумении. Гость остановился на пороге в залу и, окинув всех быстрым взглядом, проговорил слова всем известной малороссийской песни:
«Ходит гарбуз по городу,
Пытается своего роду:
Ой, чи живы, чи здоровы,
Вси родичи гарбузовы?»
Недоумение скоро разъяснилось - нашим гостем был Н. В. Гоголь, узнавший, что мой отец тоже, как и он, из малороссов» (Щепкин , т. 2, с. 267). Несмотря на большую разницу в возрасте, знакомство обоих художников вскоре перешло в дружбу.
К моменту встречи за спиной Щепкина - тогда уже одного из популярнейших русских актеров - лежал более чем двадцатипятилетний опыт театральной деятельности. В составе профессиональной труппы он дебютировал еще в 1805 году в курском театре братьев Барсовых. С провинциальной сценой был связан и весь начальный период деятельности Щепкина, на ней он получил известность как талантливый комик. В 1823 году Щепкин переезжает в Москву, где к концу 1820-х годов приобретает прочную репутацию первого комического актера, выступая главным образом в так называемых светских комедиях и водевилях. Несмотря на успех, сам Щепкин ощущает ограниченность традиционного репертуара, сковывающего его творческие
поиски. Для актерской манеры Щепкина характерно стремление к простоте и естественности, психологической достоверности, жизненности создаваемых образов. В этом смысле огромное значение имела для него встреча с драматургией Грибоедова (роль Фамусова в «Горе от ума») и в особенности Гоголя. Вспоминая в 1853 году этих «двух великих комических писателей», Щепкин признавался: «Им я обязан более всех; они меня, силою своего могучего таланта, так сказать, поставили на видную ступень в искусстве» (Щепкин , т.. 2, с. 55).
Щепкин славился как прекрасный чтец прозаических сочинений Гоголя, с успехом играл в инсценировках гоголевских «Вечеров...», глав второго тома «Мертвых душ» и, разумеется, в пьесах, составляющих основу драматургического наследия писателя, - «Ревизоре», «Женитьбе», «Игроках», «Тяжбе». Заботясь о формировании репертуара Щепкина , Гоголь не только подарил ему все свои опубликованные драматические сцены и отрывки, но и был инициатором и редактором выполненного специально для Щепкина перевода комедии итальянского драматурга Д. Жиро «Дядька в затруднительном положении», а также, вероятно, «Сганареля» Мольера.
За долгие годы своей сценической деятельности Щепкин знал немало актерских удач. Однако признанной вершиной его мастерства стала роль городничего в «Ревизоре». Впервые она была сыграна артистом 25 мая 1836 года - в день московской премьеры комедии. С ее подготовкой и связано начало переписки между Гоголем и Щепкиным. Придавая огромное значение постановке восхитившего его произведения, Щепкин пытался склонить автора к приезду в Москву для личного участия в репетициях. Однако, разочарованный приемом, оказанным «Ревизору» в Петербурге, Гоголь противился уговорам московских друзей. Поручив Щепкину руководство постановкой, он ограничил свое участие в ее подготовке лишь письменными инструкциями.
Вначале не вполне довольный своим исполнением («... сказались недостаток в силах и языке», - пишет он И. И. Сосницкому на следующий день после премьеры), Щепкин продолжал совершенствовать созданный им образ и в результате достиг максимальной убедительности, впечатления полного соответствия авторскому замыслу. «Кажется, что Гоголь с него списывал своего городничего, а не он выполнял роль, написанную Гоголем», - отмечал в 1838 году рецензент «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду» (Щепкин , т. 2, с. 12). «Актер понял поэта: оба они не хотят делать ни карикатуры, ни
сатиры, ни даже эпиграммы; но хотят показать явление действительной жизни, явление характеристическое, типическое», - писал В. Г. Белинский (Бел. , т. 2, с. 396-397).
Работа Щепкина над ролью городничего носила характер не просто глубокого проникновения в авторский замысел, но своего рода сотворчества, выявления новых граней в созданном писателем образе. Щепкинское истолкование повлияло и на последующую эволюцию собственно гоголевской интерпретации характера Сквозник-Дмухановского (см.: Алперс В. Театр Мочалова и Щепкина. М., 1979, с. 318-320).
Вероятно, в значительной степени под впечатлением выступлений Щепкина в «Ревизоре» сложилась и гоголевская концепция «актера-автора» - равноправного с писателем творца драматического произведения. Эта концепция отразилась в одном из своеобразных сочинений Гоголя 1840-х годов - «Развязке «Ревизора». Выведенный в ней в качестве главного действующего лица, Щепкин рисовался автором как образец истинного артиста, в его уста вкладывались дорогие для Гоголя тех лет идеи. Однако содержавшаяся в «Развязке» попытка интерпретации «Ревизора» в моралистическом духе вызвала резкие возражения самого Щепкина, выше всего ценившего в комедии Гоголя ее жизненную достоверность, узнаваемость персонажей (см.его письмо к Гоголю от 22 мая 1847 г.).
По своей тематике переписка между Гоголем и Щепкиным имеет довольно узкий характер. Почти целиком она связана с вопросами постановки сочинений Гоголя на московской сцене. Однако личности обоих художников раскрываются в ней достаточно полно, а порой и неожиданно. Так, в своих многочисленных постановочных указаниях и пояснениях Гоголь предстает перед нами как профессионально мыслящий режиссер. В то же время актер Щепкин обнаруживает в своих письмах к писателю несомненную литературную одаренность. Среди современников Щепкин слыл превосходным рассказчиком. Человек трудной судьбы (родившись в семье крепостного, он получил свободу лишь в 1821 году), глубокий знаток русской жизни, Щепкин обладал еще и поразительной наблюдательностью, даром меткой характеристики, глубокого обобщения. Рассказанные им истории легли в основу «Сороки-воровки» А. И. Герцена, произведений В. А. Соллогуба и М. П. Погодина, были использованы Н. А. Некрасовым и А. В. Сухово-Кобылиным. Отразились они и в творчестве Гоголя (эпизод с кошечкой в «Старосветских помещиках», история о «беленьких» и «черненьких» во втором томе «Мертвых душ»). Одним из образцов щепкинских рассказов служит приведенный им в письме к Гоголю анекдот о курском полицмейстере.
Жизнь Щепкина была богата яркими встречами. Он дружил с Белинским, Герценом, Шевченко, С. Т. Аксаковым. Однако отношения с Гоголем заняли в жизни артиста особое место. «После «Ревизора»,
Вспоминает И. И. Панаев, - любовь Щепкина к Гоголю превратилась в благоговейное чувство. Когда он говорил об нем или читал отрывки из его писем к нему, лицо его сияло и на глазах показывались слезы <...>» (Панаев И. И. Литературные воспоминания. 1950, с. 170). Этой привязанности Щепкин остался верен до конца дней. К Гоголю, свидетельствует его слуга, были обращены последние мысли умирающего актера (Щепкин , т. 2, с. 295).
До настоящего времени сохранились 11 писем Гоголя к Щепкину и 3 письма Щепкина к Гоголю. За исключением письма Гоголя от 21 октября (2 ноября) 1846 года, все они публикуются в настоящем издании.
Сноски
В Записной книжке Гоголя 1845-1846 гг. находится заметка «О Щепкине»: «Вмешали в грязь, заставляют играть мелкие, ничтожные роли, над которыми нечего делать. Заставляют то делать мастера, что делают ученики. Это все равно, что архитектора, который возносит гениально соображенное здание, заставляют быть каменщиком и делать кирпичи» (Акад. , IX, с. 558-559).
Дом Н.В. Гоголя на Никитском бульваре, хранящий память о последних годах жизни писателя, - единственный сохранившийся дом в Москве, где Николай Васильевич Гоголь жил продолжительное время: с 1848 по 1852 гг. Теперь в этих стенах открыт музей великого классика и действует научная библиотека.
В Москве два дома Талызиных, и стоят они не очень далеко друг от друга. Один - на Воздвиженке, принадлежавший П.Ф. Талызину, который, по преданию, Лев Толстой описал как дом Пьера Безухова. Ныне там находится Музей архитектуры. Другой, что на Никитском бульваре, с начала XVII века принадлежал боярам Салтыковым. На рубеже XVIII - XIX столетий усадьбой владела дальняя родственница А.С.Пушкина, Мария Салтыкова. Ныне существующий каменный дом появился до Отечественной войны - его построил новый владелец Д.С Болтин, родственник известного историка. А в 1816 году дом перешел к генералу Александру Ивановичу Талызину, участвовавшему в заговоре против Павла I (а его отец, что интересно, выступил на стороне Екатерины Великой в заговоре против Петра III). Генерал прожил здесь долго и с размахом: добротно отстроил дом с балконом на красивых каменных аркадах. 
После его смерти в августе 1847 года усадьба перешла его родственнице титулярной советнице Талызиной. В тот же год здесь снял квартиру граф Алексей Петрович Толстой, только что вернувшийся из Европы. А через несколько месяцев он купил владение и записал его на имя своей жены Анны Георгиевны.
Уже в декабре 1848 года супруги пригласили к себе Гоголя. Граф познакомился с ним в конце 1830-х годов, когда был военным губернатором Одессы, и с тех пор они оставались добрыми друзьями. По всей видимости, именно его Гоголь изобразил в генерал-губернаторе во втором томе «Мертвых душ», считая Толстого человеком, «который может сделать у нас много добра», ибо судит о вещах не «с европейской заносчивой высоты, а прямо с русской здравой середины».
Предложение Гоголь принял с удовольствием. Он тогда переживал свое самое трудное время. Годом раньше вышла его знаменитая книга «Выбранные места из переписки с друзьями» переписка, в которой он хотел донести постигнутую им христианскую истину людям, и которая вызвала яростную критику не только со стороны неистового Виссариона, заклеймившего Гоголя «апостолом невежества», но и самых близких, почти родных Гоголю людей. Его упрекали в религиозной тенденции, охранительстве, «мракобесии» и высокомерности проповеднического тона, о котором автор не помышлял. Помимо нравственных страданий, из-за этого конфликта Гоголь фактически лишился московского пристанища. Он никогда не имел в Москве собственного жилья и даже наемной квартиры, всегда останавливался только у друзей, и жил, как монах, не имея ничего личного, кроме дорожного сундука и одежды. Чаще всего он гостил у своего давнего друга историка М.П.Погодина близ Плющихи, в его знаменитой Погодинской избе. Там Гоголя всегда ожидала светлая, уютная мансарда, полная солнца и тепла.
В ту осень 1848 года, вернувшись из Полтавщины, он снова остановился у Погодина, но их отношения уже были столь холодны, что друзья старались не встречаться в доме. Хозяин вскоре затеял ремонт, и под тем предлогом его гость, воспользовавшись приглашением Толстых, переселился к ним в дом на Никитском бульваре.
Для отвергнутого Гоголя это был уголок покоя. Супруги Толстые были очень боголюбивыми, благочестивыми и добрыми людьми.(духовным отцом графа был протоиерей Матфей Константиновский, с которым Гоголь впервые увиделся в этом доме). Здесь царила религиозная атмосфера. Хозяева сами жили, как монахи в миру, строго соблюдали церковные правила, читали духовную литературу, прекрасно знали светскую, обожали Пушкина - все это было очень близко Гоголю. Недаром он прожил здесь более трех лет - больше, чем у остальных своих приятелей. Писателю отвели три уютные комнаты на первом этаже с отдельным входом из сеней: прихожую, гостиную и кабинет, совмещенный со спальней, окнами на бульвар и во двор. Это было первое столь просторное пристанище Гоголя. Преклоняясь перед Гоголем, хозяева окружили его искренней заботой, - он не думал ни о чистом белье, ни о кушаньях, - полностью высвободив время для творчества. А еще в доме царила необыкновенная тишина.
Работал он обычно с утра до обеда. Иногда обед подавали на его половину, но чаще он поднимался в столовую хозяев. В теплую погоду вместе пили чай на балконе. Днем он уходил гулять, посещал любимые храмы, в том числе и приходскую церковь Симеона Столпника и свою любимую церковь Саввы Освященного близ погодинской избы, не дожившую до наших дней, и Татьянинскую церковь Московского университета, в которой потом состоялось его отпевание.
По преданию, студенты запомнили, как Гоголь стоял службу, зябко кутаясь в шинель, словно ему было холодно (вероятно, это было последствие малярии, которую писатель перенес в Риме) - таким его изобразил потом скульптор Н.Андреев.
Во дворе усадьбы установлен памятник Гоголю работы Н.А. Андреева, созданный скульптором к 100-летию со дня рождения писателя и имеющий свою непростую, очень интересную и драматическую историю. Работу Николая Андреева нередко называют эстетически совершенной, шедевром, признают одной из лучших скульптур на улицах столицы. Николай Андреев изобразил Гоголя в период его душевного кризиса, утратившим веру в своё творчество, опустошённым до отчаяния. Перед зрителем предстаёт писатель, глубоко погружённый в скорбные размышления. Скульптор подчеркнул его подавленное состояние согбенной позой, опущенной линией плеч, наклоном головы, складками плаща, который почти полностью скрывает озябшее тело. Пьедестал памятника обрамлён бронзовыми барельефами превосходной работы, на которых представлены герои из наиболее известных произведений Гоголя: «Ревизора», «Шинели», «Тараса Бульбы», «Мёртвых душ» и других. Но наиболее радикальным явлением для монументального искусства того времени стала сама идея «скорбящего» Гоголя. Эта идея вызвала множество споров сразу же после открытия памятника.
А совсем рядом на Собачьей площадке жил А.С.Хомяков, у которого Гоголь крестил сына-тезку в увы, тоже погибшем арбатском храме Николы в Плотниках. Его супруга Екатерина Михайловна была ближайшим другом Гоголя - ей одной он рассказывал свои подлинные впечатления о поездке на Святую Землю. И ее смерть, последовавшая 26 января 1852 года, стала одной из причин мистической смерти Гоголя. Зиму 1852 года Гоголь намеревался провести в Крыму. Однако в сентябре 1851 года, посетив, как оказалось, в последний раз Оптину пустынь, он неожиданно вернулся в Москву и более не покидал ее.
Поначалу руководство музея столкнулось с сильной нехваткой мемориальных вещей писателя. Существовала опись вещей, которая была произведена после смерти Гоголя. После него осталось 294 книги, одни золотые часы, мягкие сапоги, которые он всегда носил, потому что у него болели ноги… Весь список умещался на полутора листах, в последствии на музей обрушился буквально водопад дарственных и до сих пор коллекция активно пополняется.
Передняя комната
Передняя была вспомогательным помещением и подробно не описана современниками. Поэт и переводчик Н.В.Берг неоднократно бывавший в этом доме, вспоминал:
«Здесь за Гоголем ухаживали как за ребенком, предоставив ему полную свободу во всём. Он не заботился ровно ни о чём. Обед, завтрак, чай, ужин подавались там, где он прикажет. Белье его мылось и укладывалось в комоды невидимыми духами, если только не надевалось на него так же невидимыми духами. Кроме многочисленной прислуги дома, служил ему, в его комнатах, собственный его человек из Малороссии, именем Семён, парень очень молодой, смирный и чрезвычайно преданный своему барину. По обычаю того времени Семёна называли «казачком». В его обязанности входило докладывать о посетителях и выполнять разные поручения: встречать и провожать друзей Гоголя, помогать им снимать и надевать верхнюю одежду. Здесь была вешалка для одежды и, возможно находился дорожный сундук писателя. 
На стене последний портрет Гоголя, выполненный в год его смерти в 1852 году. Дорожный «сундук странствий» преобразован в бричку как символ страннической судьбы Гоголя. В сундуке предметы, которые могли бы пригодится в дороге. 
Гостиная
Гостиная воссоздана по воспоминаниям современников Гоголя: мебель красного дерева обитая штофом, придиванный стол, колокольчик для вызова слуги, подсвечник, бумаги, стопка книг. На стенах – икона, несколько акварелей и гравюр – виды Симонова монастыря, Колизея, Козельской Введенской Оптиной пустыни, Петровского путевого дворца, Пантеона, итальянские пейзажи. Эти места писатель посещал в разные годы. 
Камин превращён в символ огненного очищения, обновления. Лики современников Гоголя имевших влияние на писателя, особенно в его последние годы, появляются в «каминном зале»: граф А.П.Толстой, Е.М.Хомякова, о. Матфей Константиновский, графиня А.Г.Толстая. Символичен образ Данте. В работе над «Мёртвыми душами» Гоголь опирался на трёхчастную структуру «Божественной комедии». В гостиной всё внимание привлекает мрачного вида камин - тот самый, в огне которого в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года сгорел второй том «Мертвых душ». Перед этим Гоголь вызвал к себе из левой половины своего преданного слугу Семена. «Тепло ли в гостиной?» - поинтересовался писатель, после чего попросил отодвинуть заслонки на втором этаже и затопить печь. Дальнейшее является загадкой для исследователей творчества Гоголя вот уже 150 лет: писатель проходит со свечой по анфиладе комнат, садится возле камина и начинает жечь свои тетради, не обращая внимания на мольбы Семена этого не делать. Записи плохо горят, и приходится развязывать веревки, чтобы быстрее сжечь бумагу. В память о той ночи стрелки каминных часов застыли на отметке три - именно в это время русская литература лишилась произведения, которое могло бы стать одним из ее шедевров.
Чтобы точнее передать атмосферу той ночи, камин не обходится без современных инсталляций: под треск огня в нем проплывают лица всех тех, с кем виделся Гоголь незадолго до своей кончины. В Доме Гоголя можно полностью погрузиться в атмосферу той эпохи: вот послышались голоса домашних животных, вот заскрипела рессорами подъезжающая к крыльцу повозка, вот на улице разгружают поклажу...
Кабинет был местом, где Гоголь работал, общался с друзьями, молился, отдыхал. По воспоминаниям современников здесь находились конторка из красного дерева, стол, диван, кровать отделенная ширмой. Сюда приглашались только самые близкие люди: М.С.Щепкин, А.О. Смирнова-Россет, А.С.Хомяков, С.П.Шевырёв. Библиотека писателя в то время составляла 234 книги. На стенах - портреты архимандрита Антония (Медведева) и оптинских старцев с которыми Гоголь встречался во время посещений Оптиной пустыни, вёл переписку. Гравюры напоминают о путешествии писателя в Святую Землю в 1848 году.
Гоголь работал стоя за конторкой, преобразованной в экспозиции в алтарь творчества. На конторке портрет А.С.Пушкина, подарившего писателю сюжеты «Мёртвых душ» и «Ревизора». Переживая потрясение, связанное с кончиной поэта, Гоголь писал П.А.Плетнёву в марте 1837 года: «Ничего я не предпринимал без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою». А через несколько дней Гоголь писал М.П.Погодину: «Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина».
Ниже на конторке находится чернильный прибор из дома Трощинских, полтавских родственников писателя, и дорожная игольница матери Гоголя.
Над конторкой гравюра с картины Рафаэля «Преображение».
Приемная графа Толстого или «Зал Ревизора»
В другой части дома находится зал, где Гоголь принимал гостей. Здесь представлен театральный Гоголь, и зал оформлен в театральном стиле с применением бархатных драпировок, напоминающих убранство лож Александрийского театра, где состоялась премьера «Ревизора».
«Ради бога, дайте нам русских характеров, нас самих дайте нам, наших плутов, наших чудаков! на сцену их, на смех всем!» - писал Н.В. Гоголь в статье «Театральный разъезд после представления новой комедии». Практическим ответом на этот призыв явились собственные пьесы писателя, прежде всего - гениальная комедия «Ревизор». Поставив своей целью отразить в «Ревизоре» «все дурное... все несправедливости... и за одним разом посмеяться над всем», Гоголь придал этой комедии огромный обобщающий смысл.
В этой пьесе фактически нет положительных героев. Рельефное изображение образов городничего и чиновников города составляет сатирический смысл комедии, в которой традиция подкупа и обмана должностного лица совершенно естественна и неизбежна. Как мелкие чиновники, так и верхушка этого сословия города не мыслят иного исхода, кроме подкупа ревизора взяткой. Уездный безымянный городок, в котором под угрозой ревизии раскрывается подлинный характер главных персонажей, становится обобщенным образом всей России. 
Впервые «Ревизор» был поставлен на сцене Петербургского Александринского театра 19 апреля 1836 г. Первое представление «Ревизора» в Москве состоялось 25 мая 1836 г. на сцене Малого театра. С тех пор комедия не сходила со сцен театров страны. И во времена СССР, и в наше время она является одной из самых популярных постановок и пользуется неизменным успехом у зрителя.
В октябре Гоголь посмотрел постановку «Ревизора» в Малом театре, но она ему не понравилась, и он пригласил артистов в дом на Никитском, чтобы самому прочесть пьесу. Авторское чтение состоялось 5 ноября - для него граф предоставил свою приемную. 
Гоголь сидел на диване перед столом, а вокруг на стульях и креслах расположились слушатели: М.С.Щепкин, П.М.Садовский, Аксаковы, С.П.Шевырев, И.С.Тургенев. Автор читал прекрасно, но под конец сильно утомился.
Комната смерти
В свою последнюю новогоднюю ночь Гоголь встретился у Толстых с доктором Ф.П.Газом. Тот пожелал Гоголю такого «нового года», который даровал бы ему «вечный год». Гоголь впал в уныние от этого поздравления. Трагедия, разыгравшаяся зимой 1852 года в доме на Никитском бульваре, и причина смерти Гоголя по сей день остаются загадкой. Бесспорно, что Гоголя подкосила кончина Екатерины Михайловны Хомяковой. Есть даже гипотеза, что от нее он заразился брюшным тифом, который через месяц свел в могилу его самого. Он точно предчувствовал свою смерть. На панихиде Гоголь молвил вдовцу: «Все для меня кончено». И решил начать пост раньше положенного срока, еще на Масленой недели. Так явилась расхожая версия, особенно популярная в советские времена, а тогда разносимая Н.Г.Чернышевским, что Гоголь из религиозных побуждений «в состоянии сумасшествия» уморил себя голодом. Современные исследователи подвергли ее обоснованной критике. 
Известно, что 5 февраля он пожаловался на расстройство желудка и на слишком сильное действие прописанного лекарства. Доктор Ф.И.Иноземцев поставил диагноз «катар кишок», который может перейти в тиф. В этом была первая и главная причина отказа от обычной пищи, которая, вероятно доставляла ему боль. Другим диагнозом Гоголя считали менингит, развившийся вследствие простуды. В те дни он ездил в Преображенскую больницу к почитаемому юродивому Ивану Яковлевичу Корейше, (потом изображенному Достоевским в «Бесах»), но, не решаясь пойти к нему, долго прогуливался на сильном ветру - и уехал. Когда начались первые недомогания Гоголя, Толстые перевели его в самую теплую комнату в доме на своей половине. Оттого и получилось, что Гоголь жил в одной части дома, а умер в другой. В ночь на 9 февраля Гоголь слышал во сне голоса, вещавшие, что он скоро умрет. На следующий день он попросил графа Толстого передать все свои рукописи святителю Филарету, митрополиту Московскому, с которым был лично знаком. Граф нарочито не принял бумаг, чтобы Гоголь не думал о скорой смерти. А потом проклинал себя за то, что не забрал рукописей.
В ночь на 12 февраля Гоголь велел слуге растопить печь в гостиной и сжег свои бумаги. Отец Матфей позднее говорил, что Гоголь уничтожил свои сочинения не потому, что считал их греховными, а потому что признал их слабыми. Утром писатель сокрушался, что хотел сжечь только рукописи, давно к тому отобранные, а сжег все. Толстой пытался ободрить его, что еще можно восстановить написанное по памяти. Гоголь оживился при этой мысли, но ненадолго. 14 февраля он твердо сказал: «Надобно меня оставить, я знаю, что должен умереть» и через три дня соборовался и приобщился.
Гоголь умер мученической смертью. 20 февраля Толстой созвал консилиум из лучших врачей, которые сочли, что у Гоголя менингит, и приняли решение лечить его насильно, как человека, не владеющего собой. Весь день, несмотря на мольбы умирающего не тревожить его и оставить в покое, его сажали в теплую ванну и обливали голову холодной водой, ставили пиявки, мушки, горчичники, обкладывали тело горячим хлебом.
В ключевой комнате музея звучит церковный хор. Это комната памяти. Маленькое помещение, оформленное в темных тонах. Зашторенные окна, темно-синие портьеры, серый бархат. На картинах - храм Святой Татианы, где отпевали Гоголя, и Свято-Данилов монастырь, где его захоронили. На высоком столике возле софы один из самых ценных экспонатов музея - девятая копия посмертной маски Н.В. Гоголя работы скульптора Рамазанова. Именно здесь серым февральским утром, в девятом часу, 21 февраля 1852 года теща М.П. Погодина обнаружила писателя мертвым. 
По воспоминаниям современников здесь была комната для гостей. Гоголь перешёл жить сюда в январе 1852 года. Л.Н.Арнольди вспоминал: «Гоголь видно переменил комнаты в последнее время или был перенесён туда уже больной, потому что прежде я бывал у него в правой половине дома. В первой комнате никого не было, а во второй, на постели, с закрытыми глазами, худой, бледный, лежал Гоголь; длинные волосы его были спутаны и падали в беспорядке на лицо и на глаза; он иногда вздыхал тяжело, шептал какую-то молитву и по временам бросал мутный взор на икону, стоявшую у ног на постели, прямо против больного. В углу, в кресле, вероятно утомлённый спал его слуга из Малороссии. Гоголь писал отец его умер не от какой-нибудь определенной болезни, а только единственно «от страха смерти». Этот «страх смерти» Николай Васильевич Гоголь получил от отца, как роковое наследство.
На стенах портрет митрополита московского Филарета, виды Новодевичьего и Свято-Данилова монастырей. В 1931 году из Данилова монастыря в связи с закрытием кладбища прах Гоголя был перенесен на Новодевичье кладбище. Документы связанные с перезахоронениями находятся в Российском государственном архиве литературы и искусства в Москве.
На столе под зеркалом копия выписки о смерти из метрической книги записей церкви Симеона Столпника. Прихожанами этой церкви были все жившие в доме Талызина. На столике рядом с диваном Псалтырь, открытый на покаянном псалме. Свет падает на посмертную маску Гоголя, выполненную скульптором Н.А.Ромазановым. Маска подарена музею М.Н.Домбровской, родственницей Ромазанова.
В этой комнате 21 февраля 1852 года (по старому стилю) около восьми часов утра Гоголя не стало. Ночью он громко закричал: «Лестницу, поскорее давай лестницу». Приняла его последний вздох тёща профессора Московского Университета М.П.Погодина Е.Ф.Вагнер.
В последние дни Гоголь уже не мог работать, он и ухаживающие за ним читали ему духовную литературу. Гоголь говорил, чтобы не предавали его тело земле, пока не появятся в его теле признаки разложения. Боялся впасть в летаргический сон. При жизни он страдал тафефобией - страхом погребения заживо, поскольку с 1839 года, после перенесенного малярийного энцефалита, был подвержен обморокам с последующим продолжительным сном. И патологически боялся, что во время подобного состояния его могут принять за умершего. Бросалось в глаза резко выраженное истощение и обезвоживание организма. Он находился в состоянии так называемого депрессивного ступора. Лежал на постели прямо в халате и сапогах. Отвернувшись лицом к стене, ни с кем не разговаривая, погруженным в себя, молча ожидая смерти. С ввалившимися щеками, запавшими глазами, тусклым взором, слабым ускоренным пульсом. С начала февраля 1852 года Николай Васильевич практически полностью лишил себя пищи. Резко ограничил сон. Отказался от приема лекарств. Сжег практически готовый второй том "Мертвых душ". Стал уединяться, желая и в то же время со страхом ожидая смерти. Он свято верил в загробную жизнь. Поэтому, чтобы не оказаться в аду, ночи напролет изнурял себя молитвами, стоя на коленях перед образами. Великий пост начал на 10 дней раньше, чем полагалось по церковному календарю. По существу это был не пост, а полный голод, продолжавшийся три недели, до самой смерти писателя. Срок этот едва ли безоговорочно справедлив и для здоровых, крепких людей. Гоголь же был физически слабым, больным человеком. После перенесенного ранее малярийного энцефалита страдал булимией - патологически повышенным аппетитом. Много ел, преимущественно сытные мясные кушанья, но из-за обменных нарушений в организме совершенно не прибавлял в весе. До 1852 года посты он практически не соблюдал. А тут, кроме голодания, резко ограничил себя в жидкости. Что вместе с лишением пищи привело к развитию тяжелейшей алиментарной дистрофии.
Как лечили Гоголя?
Соответственно неверно поставленному диагнозу. Сразу после окончания консилиума, с 15 часов 20 февраля доктор Клименков принялся за лечение "менингита" теми несовершенными методами, что применялись в ХIХ веке. Больного насильно посадили в горячую ванну, а голову стали обливать ледяной водой. После этой процедуры писателя бил озноб, но его держали без одежды. Выполнили кровопускание, к носу больного приставили 8 пиявок, чтобы усилить носовое кровотечение. Обращение с пациентом было жестоким. На него грубо кричали. Гоголь пытался противиться процедурам, но его руки с силой заламывали, причиняя боль. Состояние больного не только не улучшилось, но стало критическим. Ночью он впал в беспамятство. И в 8 часов утра 21 февраля, во сне, у писателя остановилось дыхание и кровообращение. Медицинских работников рядом не было. Дежурила сиделка.
Участники состоявшегося накануне консилиума стали собираться к 10 часам и вместо больного застали уже труп писателя, с лица которого скульптор Рамазанов снимал посмертную маску. Врачи явно не ожидали такого быстрого наступления смерти.
Что стало причиной смерти?
Острая сердечно-сосудистая недостаточность, вызванная кровопусканием и шоковыми температурными воздействиями на страдавшего тяжелой алиментарной дистрофией больного. Такие больные очень плохо переносят кровотечения, нередко совсем не большие. Резкая перемена тепла и холода также ослабляет сердечную деятельность. Дистрофия же возникла из-за длительного голодания. А оно было обусловлено депрессивной фазой маниакально-депрессивного психоза. Таким образом получается целая цепочка факторов. Врачи навредили? Они добросовестно заблуждались, поставив неверный диагноз и назначив нерациональное, ослабляющее больного лечение. Писателя можно было спасти? Насильственным кормлением высокопитательными продуктами, обильным питьем, подкожными вливаниями соляных растворов. Если бы это было сделано, его жизнь безусловно была бы сохранена. Кстати, самый молодой участник консилиума доктор А. Т. Тарасенков был уверен в необходимости насильственного кормления. Но по каким-то соображениям на этом не настоял и лишь пассивно наблюдал за неверными действиями. Клименкова и Овера, позднее жестоко осудили их в своих воспоминаниях. Трагедия Николая Васильевича состояла в том, что его психическое заболевание при жизни так и не было распознано. На столе стоят часы, на них застыло время смерти писателя.
Толстые, потрясенные смертью своего постояльца, вскоре покинули этот дом. В 1856 году Александр II назначил А.П.Толстого обер-прокурором Священного синода, и они уехали в Петербург. Граф пережил Гоголя на 21 год и умер в 1873 году в Женеве по пути из Иерусалима. Вдова тут же продала дом на Никитском дальней родственнице Лермонтова М.А.Столыпиной, а та отдала владение своей дочери Н.А.Шереметевой. В 1888 году она произвела капитальные перестройки с переменой печей, когда возможно, была утрачена подлинная печь, в которой сгорели рукописи Гоголя.
Зал воплощений
При Гоголе здесь, по всей видимости, были служебные помещения. В левой половине музея от обстановки дома писателя мало что осталось. «Это особая планета Гоголя, - говорит художник и автор экспозиции музея Леонтий Озерников. - Главное, чего мы хотели добиться в этом зале, - это сотворчество. С Гоголем, друг с другом, во все времена». 
В этом ярком, контрастно оформленном зале, который в музее называют интерактивным, вдоль пестро оформленной иллюстрациями стены стоят компьютеры, где можно получить информацию о классике в более привычном для школьников электронном виде. Да и сам Гоголь становится здесь очень школьным, болезненно знакомым даже тем, кто окончил всего девять классов, - такой Гоголь очень легко вписывается в виртуальную реальность. Так, здесь можно пролистать экранную книгу об истории создания «Ревизора», посмотреть на Чичикова, Плюшкина и других гоголевских персонажей работы выдающихся художников-иллюстраторов. Тут представлена многослойная экспозиция о жизни и творчестве писателя в разные периоды, темы, которые интересовали его, и нашли отражение в произведениях, например, Петербург, христианство. Все это придумано для более глубокого прочтения Гоголя в музее.
В зале воплощений представлены различные периоды жизни писателя. С музейными предметами и современными технологиями сочетаются авторские инсталляции, выполненные художником Л. Озерниковым.
Нельзя обойти вниманием тему - отношений России и Украины. Оба народа были любимы писателем и неразделимы в его сознании. «Сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская, - писал Николай Васильевич в 1844 году. - Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, - явный знак, что они должны пополнить одна другую». Однако, по словам Достоевского, весь свой исполинский талант Гоголь все-таки посвятил России. Но это не отнимает его у Украины! И тогда, и сейчас Гоголь объединяет два наших братских народа.
Библиотека
На втором этаже - жилая половина Толстых, где сейчас находятся читальные залы. Налево - театральная гостиная графини Анны Георгиевны Толстой. В ней располагается нотно-музыкальный читальный зал, но все библиотечные интерьеры исполнены в стиле классической городской усадьбы середины XIX века. Здесь и хрустальный камин с имитацией огня, и портреты хозяев, и их дворянский герб.
Направо раньше находились апартаменты хозяев, в том числе и столовая, куда Гоголь часто приходил обедать. Ныне здесь размешается гуманитарный читальный зал, выполненный в стиле дворянской библиотеки. Пока тут проводятся научные конференции.
Когда полностью освободится второй, соседний флигель усадьбы (его арендатор имеет контракт сроком до 2012 года), туда переедет вся библиотека, а здесь будет устроен полноценный выставочный зал. Экспозиция расскажет об истории этого дома, о Толстых, о странствиях по Москве «старого», первого памятника Гоголю, обретшему окончательный приют во дворе.
Дополнить знания можно на втором этаже в библиотеке, ознакомиться с произведениями писателя на разных языках, а также исследованиями его жизни и творчества. В театральной гостиной находится нотная библиотека. Один из нотных альбомов, согласно легенде, принадлежал графине А.Г.Толстой.
Коллекция музея насчитывает несколько тысяч экспонатов: книги, предметы дворянского быта, гравюры, литографии первой половины XIX века. 
Дом Н.В. Гоголя осуществляет комплексное музейное и библиотечно-информационное обслуживание. Для посетителей всегда открыты двери нотно-музыкального и справочно-библиографического отделов, абонемента и читального зала, в котором можно не только заказать книгу, но и найти нужную информацию в интернете. 
В Доме Н.В. Гоголя проводятся различные культурные акции: ежегодная международная конференция "Гоголевские чтения", литературно-музыкальные и поэтические вечера, концертные программы, календарные праздники, творческие встречи, осуществляется проект "Усадебный театр". Основателем библиотеки была Н.К. Крупская (1869 - 1939). Интересна история дома. Он известен как «Талызинская усадьба» и связан с последними годами жизни великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя. В 1959 году во дворе дома к 150-летию со дня рождения Гоголя появился памятник работы скульптора Н.А.Андреева. 
Адрес: 119019, Москва, Никитский бульвар, д. 7а. Проезд: Ст. м. "Арбатская"
Режим работы:* Ежедневно, кроме вторника и последнего дня каждого месяца, с 12.00 до 19.00, сб., вс. с 12.00 до 17.00. Касса до 18.00, в сб. и вс. до 16.00
Входная плата:* Полный - 80 руб., детский (до 7 лет), студенты дневного отделения - бесплатно, льготный (пенсионеры, школьники, студенты вечернего отделения) - 30 руб., для зарубежных туристов - 100 руб.
Интернет: www.museum.ru/M1622 - официальная страница
Дом Н.В. Гоголя - мемориальный музей и научная библиотека - W1470, официальный сайт www.domgogolya.ru/
эл. почта: [email protected]
Вот тебе несколько строчек, мой добрый и милый! Едва удосужился. Петербург берет столько времени. Езжу и отыскиваю людей, от которых можно сколько-нибудь узнать, что такое делается на нашем грешном свете. Все так странно, так дико. Какая-то нечистая сила ослепила глаза людям, и бог попустил это ослепление. Я нахожусь точно в положении иностранца, приехавшего осматривать новую, никогда дотоле не виданную землю: его все дивит, все изумляет и на всяком шагу попадается какая-нибудь неожиданность. Но рассказов об этом не вместишь в письме. Через неделю, если бог даст, увидимся лично и потолкуем обо всем[ ]. Я заеду прямо к тебе, и мы с месяц поживем вместе. Обнимаю и целую тебя крепко. Передай поцелуй всем домашним. Весь твой
Н. Гоголь.
Не позабудь также обнять Шевырева, С. Т. Аксакова и всех, кто любит меня и помнит. Зеньков у меня был. Из него выйдет славный человек. В живописи успевает и уже почувствовал сам инстинктом почти все то, что приготовлялся я ему посоветовать.
Сентябрь 1851 г. Москва [ ]
Павел Васильевич Анненков, занимающийся изданием сочинений Пушкина и пишущий его биографию[ ], просил меня свести его к тебе затем, чтобы набрать и от тебя материалов и новых сведений по этой части. Если найдешь возможным удовлетворить, то по мере сил удовлетвори, а особенно покажи ему старину, авось-либо твое собрание[ ] внушит уважение этим господам, до излишества живущим в Европе.
Знакомство Гоголя с великим русским актером, реформатором сцены Михаилом Семеновичем Щепкиным (1788–1863) произошло в первых числах июля 1832 года в Москве. Вполне вероятно, что незадолго до этого, во время петербургских гастролей Щепкина, Гоголю удалось видеть его выступления. Сын Щепкина Петр Михайлович вспоминал о первом посещении их дома Гоголем, в ту пору уже известным автором «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: « как-то на обед к отцу собралось человек двадцать пять. В середине обеда вошел в переднюю новый гость, совершенно нам не знакомый. Пока он медленно раздевался, все мы, в том числе и отец, оставались в недоумении. Гость остановился на пороге в залу и, окинув всех быстрым взглядом, проговорил слова всем известной малороссийской песни:
«Ходит гарбуз по городу,
Пытается своего роду:
Ой, чи живы, чи здоровы,
Вси родичи гарбузовы?»
Недоумение скоро разъяснилось – нашим гостем был Н.
В. Гоголь, узнавший, что мой отец тоже, как и он, из малороссов» (Щепкин, т. 2, с. 267). Несмотря на большую разницу в возрасте, знакомство обоих художников вскоре перешло в дружбу.
К моменту встречи за спиной Щепкина – тогда уже одного из популярнейших русских актеров – лежал более чем двадцатипятилетний опыт театральной деятельности. В составе профессиональной труппы он дебютировал еще в 1805 году в курском театре братьев Барсовых. С провинциальной сценой был связан и весь начальный период деятельности Щепкина, на ней он получил известность как талантливый комик. В 1823 году Щепкин переезжает в Москву, где к концу 1820-х годов приобретает прочную репутацию первого комического актера, выступая главным образом в так называемых светских комедиях и водевилях. Несмотря на успех, сам Щепкин ощущает ограниченность традиционного репертуара, сковывающего его творческие поиски. Для актерской манеры Щепкина характерно стремление к простоте и естественности, психологической достоверности, жизненности создаваемых образов. В этом смысле огромное значение имела для него встреча с драматургией Грибоедова (роль Фамусова в «Горе от ума») и в особенности Гоголя. Вспоминая в 1853 году этих «двух великих комических писателей», Щепкин признавался: «Им я обязан более всех; они меня, силою своего могучего таланта, так сказать, поставили на видную ступень в искусстве» (Щепкин, т.. 2, с. 55).
Щепкин славился как прекрасный чтец прозаических сочинений Гоголя, с успехом играл в инсценировках гоголевских «Вечеров…», глав второго тома «Мертвых душ» и, разумеется, в пьесах, составляющих основу драматургического наследия писателя, – «Ревизоре», «Женитьбе», «Игроках», «Тяжбе». Заботясь о формировании репертуара Щепкина[ ], Гоголь не только подарил ему все свои опубликованные драматические сцены и отрывки, но и был инициатором и редактором выполненного специально для Щепкина перевода комедии итальянского драматурга Д. Жиро «Дядька в затруднительном положении», а также, вероятно, «Сганареля» Мольера.
За долгие годы своей сценической деятельности Щепкин знал немало актерских удач. Однако признанной вершиной его мастерства стала роль городничего в «Ревизоре». Впервые она была сыграна артистом 25 мая 1836 года – в день московской премьеры комедии. С ее подготовкой и связано начало переписки между Гоголем и Щепкиным. Придавая огромное значение постановке восхитившего его произведения, Щепкин пытался склонить автора к приезду в Москву для личного участия в репетициях. Однако, разочарованный приемом, оказанным «Ревизору» в Петербурге, Гоголь противился уговорам московских друзей. Поручив Щепкину руководство постановкой, он ограничил свое участие в ее подготовке лишь письменными инструкциями.
Вначале не вполне довольный своим исполнением («… сказались недостаток в силах и языке», – пишет он И. И. Сосницкому на следующий день после премьеры), Щепкин продолжал совершенствовать созданный им образ и в результате достиг максимальной убедительности, впечатления полного соответствия авторскому замыслу. «Кажется, что Гоголь с него списывал своего городничего, а не он выполнял роль, написанную Гоголем», – отмечал в 1838 году рецензент «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду» (Щепкин, т. 2, с. 12). «Актер понял поэта: оба они не хотят делать ни карикатуры, ни сатиры, ни даже эпиграммы; но хотят показать явление действительной жизни, явление характеристическое, типическое», – писал В. Г. Белинский (Бел., т. 2, с. 396–397).
Работа Щепкина над ролью городничего носила характер не просто глубокого проникновения в авторский замысел, но своего рода сотворчества, выявления новых граней в созданном писателем образе. Щепкинское истолкование повлияло и на последующую эволюцию собственно гоголевской интерпретации характера Сквозник-Дмухановского (см.: Алперс В. Театр Мочалова и Щепкина. М., 1979, с. 318–320).
Вероятно, в значительной степени под впечатлением выступлений Щепкина в «Ревизоре» сложилась и гоголевская концепция «актера-автора» – равноправного с писателем творца драматического произведения. Эта концепция отразилась в одном из своеобразных сочинений Гоголя 1840-х годов – «Развязке «Ревизора». Выведенный в ней в качестве главного действующего лица, Щепкин рисовался автором как образец истинного артиста, в его уста вкладывались дорогие для Гоголя тех лет идеи. Однако содержавшаяся в «Развязке» попытка интерпретации «Ревизора» в моралистическом духе вызвала резкие возражения самого Щепкина, выше всего ценившего в комедии Гоголя ее жизненную достоверность, узнаваемость персонажей (см.его письмо к Гоголю от 22 мая 1847 г.).
По своей тематике переписка между Гоголем и Щепкиным имеет довольно узкий характер. Почти целиком она связана с вопросами постановки сочинений Гоголя на московской сцене. Однако личности обоих художников раскрываются в ней достаточно полно, а порой и неожиданно. Так, в своих многочисленных постановочных указаниях и пояснениях Гоголь предстает перед нами как профессионально мыслящий режиссер. В то же время актер Щепкин обнаруживает в своих письмах к писателю несомненную литературную одаренность. Среди современников Щепкин слыл превосходным рассказчиком. Человек трудной судьбы (родившись в семье крепостного, он получил свободу лишь в 1821 году), глубокий знаток русской жизни, Щепкин обладал еще и поразительной наблюдательностью, даром меткой характеристики, глубокого обобщения. Рассказанные им истории легли в основу «Сороки-воровки» А. И. Герцена, произведений В. А. Соллогуба и М. П. Погодина, были использованы Н. А. Некрасовым и А. В. Сухово-Кобылиным. Отразились они и в творчестве Гоголя (эпизод с кошечкой в «Старосветских помещиках», история о «беленьких» и «черненьких» во втором томе «Мертвых душ»). Одним из образцов щепкинских рассказов служит приведенный им в письме к Гоголю анекдот о курском полицмейстере.
Жизнь Щепкина была богата яркими встречами. Он дружил с Белинским, Герценом, Шевченко, С. Т. Аксаковым. Однако отношения с Гоголем заняли в жизни артиста особое место. «После «Ревизора», – вспоминает И. И. Панаев, – любовь Щепкина к Гоголю превратилась в благоговейное чувство. Когда он говорил об нем или читал отрывки из его писем к нему, лицо его сияло и на глазах показывались слезы » (Панаев И. И. Литературные воспоминания. 1950, с. 170). Этой привязанности Щепкин остался верен до конца дней. К Гоголю, свидетельствует его слуга, были обращены последние мысли умирающего актера (Щепкин, т. 2, с. 295).
До настоящего времени сохранились 11 писем Гоголя к Щепкину и 3 письма Щепкина к Гоголю. За исключением письма Гоголя от 21 октября (2 ноября) 1846 года, все они публикуются в настоящем издании.
29 апреля 1836 г. Петербург [ ]
1836. СПб. Апреля 29.
Наконец пишу к вам, бесценнейший Михаил Семенович. Едва ли, сколько мне кажется, это не в первый раз происходит. Явление, точно, очень замечательное: два первые ленивца в мире наконец решаются изумить друг друга письмом. Посылаю вам «Ревизора»[ ]. Может быть, до вас уже дошли слухи о нем. Я писал к ленивцу 1-й гильдии и беспутнейшему человеку в мире, Погодину, чтобы он уведомил вас. Хотел даже посылать к вам его, но раздумал, желая сам привезти к вам и прочитать собственногласно, дабы о некоторых лицах не составились заблаговременно превратные понятия, которые, я знаю, черезвычайно трудно после искоренить. Но, познакомившись с здешнею театральною дирекциею, я такое получил отвращение к театру[ ], что одна мысль о тех приятностях, которые готовятся для меня еще и на московском театре, в силе удержать и поездку в Москву, и попытку хлопотать о чем-либо. К довершению, наконец, возможнейших мне пакостей здешняя дирекция, то есть директор Гедеонов, вздумал, как слышу я, отдать главные роли другим персонажам[ ] после четырех представлений ее, будучи подвинут какой-то мелочной личной ненавистью к некоторым главным актерам в моей пьесе, как-то: к Сосницкому и Дюру. Мочи нет. Делайте что хотите с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней. Мне она сама надоела так же, как хлопоты о ней. Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня[ ]. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя[ ], пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее. Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия. Воображаю, что же было бы, если бы я взял что-нибудь из петербургской жизни, которая мне более и лучше теперь знакома, нежели провинциальная. Досадно видеть против себя людей тому, который их любит между тем братскою любовью. Комедию мою, читанную мною вам в Москве, под заглавием «Женитьба», я теперь переделал и переправил, и она несколько похожа теперь на что-нибудь путное. Я ее назначаю таким образом, чтобы она шла вам и Сосницкому в бенефис здесь и в Москве, что, кажется, случается в одно время года. Стало быть, вы можете адресоваться к Сосницкому, которому я ее вручу[ ]. Сам же через месяц-полтора, если не раньше, еду за границу и потому советую вам, если имеется ко мне надобность, не медлить вашим ответом и меньше предаваться общей нашей приятельнице лени.
Прощайте. От души обнимаю вас и прошу не забывать вашего старого земляка, много, много любящего вас Гоголя.
Раздайте прилагаемые при сем экземпляры[ ] по принадлежности. Неподписанный экземпляр отдайте по усмотрению, кому рассудите.
7 мая 1836 г. Москва [ ]
Милостивый государь! Николай Васильевич! Письмо и «Ревизора» несколько экземпляров получил и по назначению все роздал, кроме Киреевского, который в деревне, и потому я отдал его экземпляр С. П. Шевыреву для доставления. Благодарю вас от души за «Ревизора», не как за книгу, а как за комедию, которая, так сказать, осуществила все мои надежды, и я совершенно ожил. Давно уже я не чувствовал такой радости, ибо, к несчастию, мои все радости сосредоточены в одной сцене. Знаю, что это почти сумасшествие, но что ж делать? Я, право, не виноват. Порядочные люди смеются надо мной и почитают глупостию, но я за усовершенствования этой глупости отдал бы остаток моей жизни. Ну, все это в сторону, а теперь просто об «Ревизоре»; не грех ли вам оставлять его на произвол судьбы, и где же? в Москве, которая так радушно ждет вас (так от души смеется в «Горе от ума»). И вы оставите ее от некоторых неприятностей, которые доставил вам «Ревизор»? Во-первых, по театру таких неприятностей не может быть, ибо М. Н. Загоскин, благодаря вас за экземпляр, сказал, что будет писать к вам, и поручил еще мне уведомить вас, что для него весьма приятно бы было, если бы вы приехали, дабы он мог совершенно с вашим желанием сделать все, что нужно для поставки пиэсы. Со стороны же публики чем более будут на вас злиться, тем более я буду радоваться, ибо это будет значить, что она разделяет мое мнение о комедии и вы достигли своей цели. Вы сами лучше всех знаете, что ваша пиэса более всякой другой требует, чтобы вы прочли ее нашему начальству и действующим. Вы это знаете и не хотите приехать. Бог с вами! Пусть она вам надоела, но вы должны это сделать для комедии; вы должны это сделать по совести; вы должны это сделать для Москвы, для людей, вас любящих и принимающих живое участие в «Ревизоре». Одним словом, вы твердо знаете, что вы нам нужны, и не хотите приехать. Воля ваша, это эгоизм. Простите меня, что я так вольно выражаюсь, но здесь дело идет о комедии, и потому я не могу быть хладнокровным. Видите, я даже не ленив теперь. Вы, пожалуй, не ставьте ее у нас, только прочтите два раза, а там… Ну, полно, я вам надоел. Спасибо вам за подарок пиэсы для бенефиса, верьте, что такое одолжение никогда не выйдет из моей старой головы, в которой теперь одно желание видеть вас, поцеловать. Чтобы это исполнить, я привел бы всю Москву в движение. Прощайте. Простите, что оканчиваю без чинов.
Ваш М. Щепкин.
Прилагаю письмо Погодина[ ]. Если вы решитесь ехать к нам, то скорее, ибо недели чрез три, а может быть и ранее, она будет готова, к ней пишут новую декорацию[ ].
1836. Мая 10. СПб.
Я забыл вам, дорогой Михаил Семенович, сообщить кое-какие замечания предварительные о «Ревизоре». Во-первых, вы должны непременно, из дружбы ко мне, взять на себя все дело постановки ее. Я не знаю никого из актеров ваших, какой и в чем каждый из них хорош. Но вы это можете знать лучше, нежели кто другой. Сами вы, без сомнения, должны взять роль городничего, иначе она без вас пропадет. Есть еще трудней роль во всей пьесе – роль Хлестакова. Я не знаю, выберете ли вы для нее артиста. Боже сохрани, ее будут играть с обыкновенными фарсами, как играют хвастунов и повес театральных. Он просто глуп, болтает потому только, что видит, что его расположены слушать; врет, потому что плотно позавтракал и выпил порядочно вина. Вертляв он тогда только, когда подъезжает к дамам. Сцена, в которой он завирается, должна обратить особенное внимание. Каждое слово его, то есть фраза или речение, есть экспромт совершенно неожиданный и потому должно выражаться отрывисто. Не должно упустить из виду, что к концу этой сцены начинает его мало-помалу разбирать. Но он вовсе не должен шататься на стуле; он должен только раскраснеться и выражаться еще неожиданнее, и чем далее, громче и громче. Я сильно боюсь за эту роль. Она и здесь была исполнена плохо, потому что для нее нужен решительный талант. Жаль, очень жаль, что я никак не мог быть у вас: многие из ролей могли быть совершенно понятны только тогда, когда бы я прочел их. Но нечего делать. Я так теперь мало спокоен духом, что вряд ли бы мог быть слишком полезным. Зато по возврате из-за границы я намерен основаться у вас в Москве… С здешним климатом я совершенно в раздоре. За границей пробуду до весны, а весною к вам.
Скажите Загоскину, что я все поручил вам. Я напишу к нему, что распределение ролей я послал к вам[ ]. Вы составьте записочку и подайте ему как сделанное мною. Да еще: не одевайте Бобчинского и Добчинского в том костюме, в каком они напечатаны[ ]. Это их одел Храповицкий[ ]. Я мало входил в эти мелочи и приказал напечатать по-театральному. Тот, который имеет светлые волосы, должен быть в темном фраке, а брюнет, то есть Бобчинский, должен быть в светлом. Нижнее обоим – темные брюки. Вообще чтобы не было фарсирования. Но брюшки у обоих должны быть непременно, и притом остренькие, как у беременных женщин.
Покаместь прощайте. Пишите. Еще успеете. Еду не раньше 30 мая или даже, может, первых июня[ ].
Н. Гоголь.
Кланяйтесь всем вашим отраслям домашним, моим землякам и землячкам.
15 мая 1836 г. Петербург [ ]
Мая 15-го. С.-Петербург.
Не могу, мой добрый и почтенный земляк, никаким образом не могу быть у вас в Москве. Отъезд мой уже решен. Знаю, что вы все приняли бы меня с любовью. Мое благодарное сердце чувствует это. Но не хочу и я тоже с своей стороны показаться вам скучным и не разделяющим вашего драгоценного для меня участия. Лучше я с гордостью понесу в душе своей эту просвещенную признательность старой столицы моей родины и сберегу ее, как святыню, в чужой земле. Притом, если бы я даже приехал, я бы не мог быть так полезен вам, как вы думаете. Я бы прочел ее вам дурно, без малейшего участия к моим лицам. Во-первых, потому, что охладел к ней; во-вторых, потому, что многим недоволен в ней, хотя совершенно не тем, в чем обвиняли меня мои близорукие и неразумные критики.
Я знаю, что вы поймете в ней все, как должно, и в теперешних обстоятельствах поставите ее даже лучше, нежели если бы я сам был. Я получил письмо от Серг. Тим. Аксакова[ ] тремя днями после того, как я писал к вам, со вложением письма к Загоскину. Аксаков так добр, что сам предлагает поручить ему постановку пьесы. Если это точно выгоднее для вас тем, что ему, как лицу стороннему, дирекция меньше будет противуречить, то мне жаль, что я наложил на вас тягостную обузу. Если же вы надеетесь поладить с дирекцией, то пусть остается так, как порешено. Во всяком случае, я очень благодарен Сергею Тимофеевичу, и скажите ему, что я умею понимать его радушное ко мне расположение.
Прощайте. Да любит вас бог и поможет вам в ваших распоряжениях, а я дорогою буду сильно обдумывать одну замышляемую мною пиесу[ ]. Зимой в Швейцарии буду писать ее, а весною причалю с нею прямо в Москву, и Москва первая будет ее слышать. Прощайте еще раз! Целую вас несколько раз. Любите всегда также вашего Гоголя.
Мне кажется, что вы сделали бы лучше, если бы пиесу[ ] оставили к осени или зиме.
Все остающиеся две недели до моего отъезда я погружен в хлопоты по случаю моего отъезда, и это одна из главных причин, что не могу исполнить ваше желание ехать в Москву.
29 июля (10 августа) 1840 г. Вена [ ]