Канонизированы ли оптинские новомученики инок трофим. «Их кровь смешалась с Кровью Христовой

Пасхальным утром 18 (5) апреля 1993 года в Оптиной Пустыни сатанистом были убиты три её насельника: иеромонах Василий (Росляков), инок Трофим (Татарников) и инок Ферапонт (Пушкарев). Оптина в тот день потеряла трех монахов, но взамен приобрела трех Ангелов.

Оптинские новомученики еще не прославлены Церковью, но в народе их почитают, к ним келейно обращаются в молитвах и обретают по их ходатайству помощь…

Мне хочется предложить вам вспомнить об этих светлых людях, сподобившихся великой милости Божьей отойти от сей временной жизни под звуки всеобщего торжества и радостное песнопение “Христос Воскресе… ” при открытых Царских Вратах!

Пусть они напоминают нам, какими мы могли быть и какими мы должны были быть, но не стали…И будем просить их святых молитв пред Престолом Господнем о нас, недостойных.

Рассказ послушника Евгения

Светлое Христово Воскресение. День, который напоминает нам об общем для всех воскресении. Ибо, если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших (1 Кор. 15,16–17). «Без будущей блаженной бесконечной жизни земное наше пребывание было бы неполно и непонятно », - писал преподобный Амвросий Оптинский.

Пасха 1993 года в Оптиной Пустыни началась, как обычно, с пасхальной полунощницы, за ней был крестный ход в Иоанно-Предтеченский скит - по установившейся традиции возрождающейся обители. Затем началась пасхальная заутреня, переходящая в раннюю Литургию.

Говорят, что грядущие события отбрасывают от себя тени. У многих было ощущение чего-то тяжелого. Даже певчие на двух клиросах иногда сбивались. Некоторые паломники говорили, что они как бы заставляли себя радоваться. Служба закончилась в шестом часу утра, и братия пошла разговляться в трапезную. После трапезы иноки Трофим и Ферапонт вернулись на монастырскую звонницу - возвещать всем людям радость о Христе Воскресшем.

инок Трофим (Татарников)

Буквально через десять минут пасхальный звон оборвался. Встревоженные паломники, прибежавшие в монастырский медпункт и в келью наместника, который в это время беседовал с монастырской братией, сообщили, что звонарей не то избили, не то убили. Выбежавшие насельники в предрассветных сумерках увидели на помосте звонницы двоих иноков. Оба лежали неподвижно.

Иеромонах Василий (Росляков)

Понять, как в страшном сне, было ничего невозможно: наверное, кто-то их так сильно ударил, что они потеряли сознание, а может быть, сильно ушиблись, когда падали. Какая-то женщина крикнула: «Вон ещё третий ». На дорожке, ведущей к скитской башне, увидели ещё одного лежавшего на земле монаха. Инока Трофима стали переносить в храм. Его голубые глаза были широко раскрыты, и неясно было, теплилась ли в нем ещё жизнь, или его душа уже разлучилась с телом.

Как только вошли в раскрытые двери ближайшего к звоннице Никольского придела, братия, переносившие о. Трофима, увидели на белом мраморном полу Введенского собора струйку крови. Значит, ударили ножом или чем-то острым… В это же самое время монастырский врач послушник Владимир пытался прямо на звоннице делать искусственное дыхание о. Ферапонту, но вскоре понял, что это уже бесполезно…

Инок Ферапонт (Пушкарев)

Третьим был иеромонах Василий, направлявшийся исповедовать богомольцев на скитской Литургии, которая началась в шесть утра. Некоторые из подбежавших к нему не могли даже сразу узнать, кто именно из оптинских священноиноков лежит перед ними, так было обескровлено лицо батюшки. Он не проронил ни одного стона, и только по его глазам можно было догадаться о тех страданиях, которые он испытывал. Игумен Мелхиседек бежал с одеялом, чтобы перенести на нём о. Василия, но его уже понесли на руках во Введенский собор и положили в Амвросиевском приделе напротив раки с мощами.

Одна из женщин слышала, как смертельно раненный о. Трофим, продолжавший ударять в колокол, сказал, теряя сознание: «Боже наш, помилуй нас… » Кто-то из паломников видел подбегавшего к звонарям человека в шинели. На крыше сарая, стоящего у восточной стены монастыря, обнаружили следы, рядом с сараем валялась шинель. Когда её подняли, с внутренней стороны увидели небольшой кинжал. Лезвие было блестящим. Возникло ощущение какой-то нереальности: не мог же убийца успеть вытереть его до блеска, да и зачем ему могло это понадобиться? Но тут под стеной деревянного двухэтажного флигеля, что между сараем и скитской башней, нашли огромный окровавленный меч. Его не стали трогать, чтобы не оставлять лишних отпечатков пальцев. Картина убийства начала как-то проясняться.

Шинель повесили на ограду вокруг фундамента бывшей церкви Владимирской иконы Божией Матери. Там уже стоял братский духовник схиигумен Илий, вокруг которого собрались братия и паломники. О. Илий сразу сказал о происшедшем: «Не может быть и речи о том, что это случайное убийство - это дело рук слуг диавола ».

Всё это происходило, когда о. Василия переносили во Введенский собор. Ждали прибытия «скорой помощи» и милиции. Брат Владимир начал делать перевязку - рана была ужасной, сквозной. Женщин, ночевавших в храме, попросили удалиться из Амвросиевского придела - никто не должен видеть тело монаха.

«Вот как ненавистен диаволу колокольный звон», - сказал вошедший в храм эконом монастыря иеродиакон Митрофан.

«Надо пойти в скит, сказать, чтобы помянули», - обратился я к нему.- «Да, иди, скажи».

Служивший Литургию в Иоанно-Предтеченском храме скитоначальник иеромонах Михаил уже недоумевал, почему не приходит всегда такой обязательный о. Василий, когда я вошёл на прокимне перед чтением Апостола к нему в алтарь.

Батюшка, помяни новопреставленных убиенных иноков Трофима и Ферапонта.

Какого монастыря?

Вот как Господь почтил Оптину… Теперь у нас есть мученики. На Пасху!..

Помолитесь о здравии о. Василия, он тяжело ранен.

Сразу после чтения Евангелия возгласили заздравную ектению, к которой были добавлены три прошения о тяжко болящем иеромонахе Василии. Затем - случай ведь был особенный - началась заупокойная ектения с молитвой «Боже духов и всякия плоти ». Из богослужебной заздравной просфоры о. Михаил вынул частичку о здравии иеромонаха Василия, а из заупокойной - об упокоении иноков Трофима и Ферапонта. У служащего иеродиакона Илариона по щекам текли слёзы.

А когда Литургия заканчивалась, в храм пришёл иеродиакон Стефан и сказал поющей братии, что из больницы сообщили о кончине о. Василия. Это услышали богомольцы, и храм огласился рыданиями.

Два дня спустя приехавший на похороны настоятель московского подворья Оптиной Пустыни иеромонах Феофилакт поведал, что, узнав о кончине о. Василия, он в понедельник утром вместе с иеромонахом Ипатием и монахом Амвросием поехал к его матери и сказал, что о. Василий - единственный её сын - уже со Христом. Анна Михайловна сразу поняла: «Умер?! » В келье у о. Василия остался лежать Апостол, открытый на четвёртой главе Второго Послания апостола Павла к Тимофею: Подвигом добрым подвизался, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный судия; не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление Его (2 Тим. 4, 7–8).

О. Василий приехал паломником в Оптину Пустынь летом 1988 года, когда святая обитель, поднимаясь из руин, начинала богослужебную жизнь. В Великую Субботу, накануне Пасхи 1989 года, его одели в подрясник, а во «внутренние списки» братии он был принят ровно за четыре года до своей последней земной Пасхи, о чём имеется запись в Летописи Оптиной Пустыни:

Сегодня случилось радостное событие. В нашу обитель приняты сразу десять новых насельников. Как же отрадно, что и в наши, без сомнения, последние дни, печально ознаменованные повсеместным отступничеством от Православной Христианской Веры, когда люди предпочитают Истине служение своим скверным страстям и порокам, находятся души, любящие Христа, желающие отречься от лживого мира, взять крест свой и последовать за Тем, Кто пролил бесценную Свою Кровь ради спасения людей от вечной смерти! Имена сих новых Божиих избранников: Игорь (Ветров), Владимир (Ермишин), Игорь (Росляков), Сергей (Немцев), Николай (Ковалев), Евгений (Лукьянов), Андрей (Карпов), Иадор (Джанибеков), Дмитрий (Рыков), Дмитрий (Батманов). Все они из благочестивых мирян. Один из них - физик, другой - журналист, есть учитель географии и английского, фельдшер… Радостью светятся лица десяти новых насельников обители, избранников Божией Матери и преп. Амвросия».

Журналист - это Игорь Росляков, будущий иеромонах Василий. Кроме него ещё четверо из этих десяти послушников стали иеромонахами, а один из священноиноков, иеромонах Савватий (в миру Владимир Ермишин) незадолго до кончины сподобился от Господа принять схиму с именем Иоанн. Господу было угодно взять его первым из насельников возрождающейся Оптины. Теперь рядом с ним похоронен о. Василий, справа - так, как их имена были упомянуты летописцем…

…Позднюю Литургию служили в храме Преподобного Илариона Великого, расположенном за монастырской оградой. Паломники недоумевали, почему на Пасху закрыты монастырские ворота и никого не пускают. После того как тела новомучеников привезли из больницы, их положили в храме Преподобного Илариона Великого и непрерывно читали Псалтирь по инокам и Евангелие по священноиноку.

Из воспоминаний об оптинских новомучениках

«Я готов, Господи». Инок Трофим

Мы с сыном, лет двенадцать тогда ему было, первый раз приехали в Оптину пустынь вскоре после того, как узнали, что её вернули Церкви, в конце августа 1989 года.Много читали об Оптиной и её старцах, ехали в обитель, которую видели в книжках дореволюционных изданий, а там тогда разруха была страшная. Хуже Батыя прошлись большевички по Пустыни.

Братия тогда восстановила только маленькую надвратную церковь, в ней и служили Богу.

Но и при этой разрухе братия, по сложившейся в обители многовековой традиции, всё-таки принимала паломников. Освободили для них две большие комнаты, называвшиеся по-старинному: мужская и женская половина. Я имела право заглянуть только в «женскую» – лучше и не рассказывать, в каких условиях там ночевали люди.

Инок Трофим (Татарников)

Паломницы мне сказали: «Вам надо к гостиннику Леониду. Он скажет, куда идти». Мы пошли к полуразрушенному Введенскому собору. И вскоре к нам стремительно (он всё делал стремительно) подошёл гостинник Леонид. В монашество с именем Трофим он был пострижен только через год. Таких иноков я раньше только на картинах Нестерова и на образах видела. Помню, что невесомо худой был (но при этом, как потом узнала, очень сильный – кочергу в узел мог завязать), а глаза у него искрились и сливались с небом. К сожалению, ни одна из фотографий не передаёт его подлинный облик.

– Благословите нам с сыном переночевать где-нибудь одну ночь, – сказала я ему.

– А, пожалуйста. Размещайтесь в женской половине, а сын пойдёт в мужскую, – ответил он и даже паспорт не посмотрел, как в других монастырях. И, конечно, видел, что я вцепилась в руку своего ребёнка: не отпущу! Но отвёл глаза и тихо сказал: «У нас устав такой». И улетел.

Устав – дело серьёзное. Мы пошли на службу в надвратный храм. А после службы я не утерпела и, когда в храме никого не осталось, пошла жаловаться (мысленно, конечно) преподобному Амвросию Оптинскому, к его иконе: «Вот, старец, ты знаешь, как мы тебя любим, как долго к тебе ехали. А теперь нам негде ночевать… Я на эту «мужскую половину» ребёнка с тобой отпускаю, так и знай».

Потом мы пошли в скит. Вернулись в монастырь. Мой ребёнок мужественно пошёл туда, куда его отправили, а я присела на какой-то скамеечке. И вдруг сын вернулся: «Мама, гостинник Леонид нам ключи дал. Спросил, это ты с мамой приехал из Москвы? – и дал ключи. Пойдём, он мне показал комнатку на втором этаже, где мы можем вдвоём переночевать».

Мы открыли эту комнатку: на свежевымытом полу лежали два совершенно новых матраца, на них новые солдатские одеяла. А рядом с матрацами были заботливо поставлены два стульчика. Ну просто королевские покои, при той-то разрухе.

– Нет, нет, спасибо, – испуганно сказала я. – Мы уж как-нибудь, своим ходом. – И подумала: тебе ведь, наш ангел-гостинник, итак, наверное, достанется от монастырского начальства за то, что ты неизвестно кого столь облагодетельствовал.

– Ну, как хотите, – сказал отец Трофим, тогда ещё послушник Леонид, – а то ведь машина-то всё равно пойдет… – И улетел.

Позднее узнала, что сам он спал всего три часа в сутки, на коленях, опершись руками о стул, и что его постоянно за что-то ругали, а он при этом радовался. Встав раньше всех, о. Трофим бежал на просфорню – надо было до службы успеть испечь просфоры, потом мчался в коровник – коров подоить, потом работал в поле на тракторе, а потом ещё и паломников устраивал. Молился за всеми монастырскими службами, при храме был и пономарём, и звонарём. Келейное правило большое у него было. И непрестанная Иисусова молитва.

Инок Трофим

Мама о. Трофима рассказывала, что в сибирскую деревню, состоящую из нескольких домов, их прадед приехал из Петербурга, где служил при дворе Николая II. После революции он должен был скрываться, потому поселился в глухой тайге. Там и родился новомученик отец Трофим. В детстве он был подпаском у очень сурового пастуха, приглядывавшего за деревенским стадом. Местные жители часто слышали, как тот постоянно ругал мальчика, а он молчал. Мама сказала ему: «Сынок, уходи, как-нибудь обойдёмся», – а жили они после смерти отца очень бедно. Но мальчик вдруг стал горячо защищать пастуха: «Он очень хороший!».

И ещё она говорила о том, что, работая после армии на рыболовецком траулере, сын её часто плавал «в загранку» и оттуда всем привозил красивые вещи. «А себе-то почему ничего не привезешь, сынок?», – спрашивала она. – «Да мне ничего не надо, я вот вижу вашу радость и сам радуюсь». Если же случайно у него появлялась какая-то красивая вещь, например, кожаная куртка, её обязательно кто-нибудь просил поносить. Он тут же отдавал и больше не вспоминал о ней.

Но это всё жизнь внешняя, за которой стояла жизнь духовная. Мальчик, выросший в сибирской деревне, где на много вёрст вокруг ни одной церкви не было, с детства думал о смысле жизни, убегал куда-то в леса Бога искать. Юношей, когда работал на железной дороге, писал в своём дневнике: «Дорога – как жизнь. Мчится и кончается. Необходимо почаще включать тормоза возле храма и исповедовать грехи свои – мир идёт к погибели, и надо успеть покаяться». И ещё такое: «Самое главное в жизни – научиться по-настоящему любить людей».

В Евангелии его потрясли слова Господа: «В мире скорбны будете, но дерзайте, ибо Я победил мир».

Мать, первый раз приехав к нему в ещё разрушенный монастырь, сказала: «Вернись домой, сынок». А он ей ответил: «Я сюда не по своей воле приехал, меня Матерь Божия призвала». Ещё она вспоминала, что он собрался ехать в Оптину сразу же после её открытия. Но тут у него украли документы и деньги. Тогда он решительно сказал: «Хоть по шпалам, а уйду в монастырь». И по воле Божией как-то быстро удалось документы выправить, деньги собрать.

После ранней обедни мы с сыном шли через лесок к Козельску. Я думала о том, что с нами произошло. Явно что-то важное, но что? Позднее поняла: мы ехали в Оптину с любовью к её старцам и за любовью старцев. И получили, по милости Божией, это драгоценное сокровище через отца Трофима.

Он, по рассказам многих паломников, был по своему духовному устроению близок к оптинским старцам. Разговаривал с ними шутливыми, краткими изречениями, часто в рифму, как старцы Амвросий и Нектарий. Например, увидит курящего за оградой монастыря паломника и с улыбкой скажет: «Кто курит табачок, не Христов тот мужичок». И, говорят, многие тут же навсегда бросали курить. А тем, кто мог вместить, говорил такое: «Согнись, как дуга, и будь всем слуга». Или: «Через пустые развлечения усиливаются страсти, а чем сильнее страсть, тем труднее от неё избавиться». Некоторые удостоились услышать от него: «Как кузнец не может сковать ничего без огня, так и человек ничего не может сделать без благодати Божией». Рассказывали также, что даже когда его откровенно обманывали, он был совершенно спокоен. Старался ничем не выделяться, но всегда вовремя появлялся там, где был нужен.

Однажды шофёр, привезший на автобусе паломников, осудил доброго гостинника за то, что тот, выйдя за ограду монастыря, помог молодой женщине донести тяжёлые вещи. Отец Трофим сказал ему: «Прости, брат, что смутил тебя, но инок – это не тот, кто от людей бегает, а тот, кто живёт по-иному, то есть по-Божьи».

Второй раз я увидела отца Трофима, когда мы небольшой группой православных журналисток приехали в Оптину осенью 1990 года записать беседу со вторым настоятелем монастыря архимандритом (ныне архиепископом Владимирским и Суздальским) Евлогием. Обитель при нём изменилась неузнаваемо, вернула своё прежнее благолепие. Во Введенском соборе уже можно было совершать богослужение, все строения монастыря сияли белизной, дорожки были выложены плиткой.

В конце беседы он сказал: «А размещу я вас по-королевски, вы будете ночевать в кельях, где у меня шамординские матушки останавливаются». Тут же дёрнул какой-то шнурок, висевший справа от него, и в комнату всё так же стремительно влетел отец Трофим. Его умные, внимательные глаза выражали готовность немедленно исполнить любое послушание настоятеля.

– Брат, отведи их в покои, – сказал будущий владыка Евлогий.

Отец Трофим повёл нас в эти самые покои, но вдруг остановился недалеко от помоста временной колокольни, рядом с тем местом, где вскоре будут скромные могилки оптинских новомучеников, велел подождать. Этот помост, на котором были принесены в жертву иноки Трофим и Ферапонт, они сделали своими руками. Ныне он – место поклонения для паломников, к нему прикладываются как к святыне. И к скромным крестам на их могилках тоже. Нам бы тогда стоять и молиться на этом святом месте, но мы ничего не поняли, стали что-то оживлённо обсуждать.

И тогда на крыльцо своей кельи вышел настоятель. Он смотрел на нас взглядом Христа, молившегося о проходившей мимо Его Креста толпе: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят». Предчувствовал ли он, как сами новомученики, их убийство на этом месте? – Не знаю. Но то, что это место святое, несомненно чувствовал. Нам стало стыдно, мы вытянулись в струнку, как гвардейцы на параде, и кто-то из нас сказал:

– Простите, отец Евлогий.

– Да-да, – ответил он грустно, – да-да. – И ушёл.

Инок Трофим

Прилетел отец Трофим. Жестом показал, чтобы мы следовали за ним. Привёл в покои. Больше на этом свете мне не довелось его увидеть. Рассказывали, что он, вечно неутомимый, вдруг на службе в самом начале Страстной седмицы присел на ступеньку у алтаря и тихо сказал: «Я готов, Господи». Братия не поняли – о чём это он? После Пасхальной службы новомученики за праздничным столом почти ничего не ели, первыми встали и отправились на послушания. Иеромонаху Василию надо было идти в скит, исповедовать, а отцу Трофиму и отцу Ферапонту на тот самый помост колокольни – звонить к ранней обедне. Первым меч убийцы пронзил о. Ферапонта и сразу вслед за ним – о. Трофима. Но он в то время, когда боль пронзала всё его тело, собрав последние силы – силы любви к людям – ударил в набат. Братии заподозрили неладное и прибежали к колокольне. Больше на территории обители никто не был убит, но на дороге в скит этот то ли сатанист, то ли тяжко больной человек настиг и пронзил своим мечом иеромонаха Василия.

В третий раз я приехала в Оптину к отцу Трофиму и убиенным вместе с ним братиям на их могилки. Была Светлая седмица. Солнце «играло». Птички пели. Долго просила прощения у отца Трофима за то, что так и не смогла ничем в своей жизни ответить на явленную мне оптинскую любовь во Христе. Ответить на неё можно было только такой же любовью к людям. А у меня её не было.

Пошла по дорожке среди сосен в скит. Увидела, что навстречу мне идёт, склонив голову, углублённый в молитву старец. Подумала: вот, приезжаем мы сюда, грешные, суетные, мешаем святым людям молиться. Прижалась к сосне, хотелось от стыда провалиться сквозь землю. И тут старец поднял голову, посмотрел на меня молодыми, искрящимися глазами отца Трофима и сказал: «Христос Воскресе!».

Рассказывали, что когда на могилку о. Трофима приезжал его брат, он в недоумении сказал: «Как же так, ты умер…». То есть у него в голове это не укладывалось. И тогда он явно услышал:

«Любовь, брат, не умирает…»

Ангел молчания инок Ферапонт

Ангелом молчания отца Ферапонта назвали сами монахи. А они лишнего не скажут. Одному брату о. Ферапонт объяснил, что молчит не потому, будто такой обет дал, а просто понял, как легко словом обидеть человека, лишить душевного мира. Вот потому лучше поменьше говорить.Родом он был тоже из глухого сибирского посёлка. Убежал оттуда – там было духовное болото, по его убеждению. Ни одного храма в округе, молодёжь спивается. В каком-то маленьком сибирском городке учился на лесника. Там непьющие студенты занимались йогой. Вот парадокс советской власти: в храм молодым нельзя, а в секту – пожалуйста. Пить, курить – тоже можно сколько угодно.

Отец Ферапонт, тогда Владимир Пушкарёв, после первых же занятий всё про йогу понял. Он писал другу: «Йога – то же болото, что и у нас в посёлке, только там упиваются вином, а здесь – гордостью».

инок Ферапонт (Владимир Пушкарёв)

После окончания училища несколько лет жил один среди лесов близ Байкала. Понял: где нет храма, нет жизни. Одному брату признавался: «Если бы ты знал, через какие страдания я шёл ко Христу». Рассказывал, что там, в лесу, подвергался прямому нападению бесов. Но зато приобрёл страх Божий. Говорил: «Страх вечных мучений очищает от страстей». Там, в лесу, научился молчать не только устами, но и помыслами.

Из прибайкальских лесов поехал в Ростов-на-Дону, к дяде. Там работал дворником при храме Рождества Богородицы. Ездил в Троице-Сергиеву лавру, где старец Кирилл (Павлов) посоветовал ему идти в монастырь. В Оптину пустынь пришёл в 1990 году. Нёс послушание на кухне, самое трудное. Если иногда и говорил что-нибудь, то очень смиренно и осторожно, чтобы никого не смутить и не огорчить. Никогда никого не осуждал.

В 1991 году приехал в свой родной посёлок, со всеми простился. Родственникам сказал: «Больше вы меня никогда не увидите».

Причину своего молчания объяснял ещё и так: «Кто молчит, тот приобретает свет в душе, ему открываются его страсти». Не пропускал ни одного богослужения, был виртуозным звонарём. Имел дар непрестанной Иисусовой молитвы.

Перед Пасхой 1993 года раздал все свои вещи. И длинный меч убийцы первым пронзил его. Молись о нас, ангел молчания, инок Ферапонт! Когда пишешь о тебе, стыдно за свою болтливость.

Проповедник. Иеромонах Василий

Об отце Василии, в миру Игоре Рослякове, выпускнике факультета журналистики МГУ, выдающемся спортсмене (он входил в сборную страны по водному поло) написано несколько книг хорошо знавшими его людьми, изданы его проповеди и духовные стихи. На сайте Оптиной Пустыни есть его подробное жизнеописание. Потому хочу закончить рассказ об оптинских новомучениках летописной записью отца Василия о первой Пасхе в обители:

«Сердце как никогда понимает, что всё, получаемое нами от Бога, получено даром. Наши несовершенные приношения затмеваются щедростью Божией и становятся не видны, как не виден огонь при ослепительном сиянии Солнца… Светлая седмица проходит единым днём… Время возвращается только в Светлую субботу… Восстанавливается Оптина пустынь, восстанавливается правда. Глава же всему восставший из Гроба Христос: «Восстану бо и прославлюся!»

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает архимандрит Мелхиседек (Артюхин), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Ясенево (московское подворье Оптиной пустыни).

Сегодня 18 апреля - день памяти трех убиенных на Пасху 1993 года оптинских братьев: иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта. Наша сегодняшняя передача посвящена их памяти.

Двадцать три года назад произошло это событие, в то время Вы были насельником Оптиной пустыни и можете рассказать об этом.

Я насельник Оптиной пустыни до сих пор. Сейчас нахожусь в командировке, но я брат Оптиной пустыни, несмотря на то что служу в Москве на Оптинском подворье. На самом деле я был участником этих событий, все было на моих глазах. Памятно и это событие, и жизнь оптинских братьев.

Сначала поговорим о том событии, которое случилось двадцать три года назад. Вспоминается пасхальная служба. Когда мы вышли на крестный ход, многие взяли иконы, как это и полагается, и интересно, что икону Воскресения Христова нес отец Василий - на нем словно уже была определенная печать, потому что спустя какое-то время он ушел на небо к воскресшему Христу, победившему смерть.

На пасхальной заутрене, как известно, все стоят в белых облачениях. Идет пасхальная заутреня, пасхальный Канон, потом священники заходят в алтарь. В это время кто-то один должен совершать проскомидию - часть богослужения, которая предшествует Божественной литургии: нужно заранее заготовить Агнца, становящегося во время Божественной литургии Телом Христовым; а вино станет Божественной Кровью Христа Спасителя. Совершать проскомидию досталось отцу Василию. В алтаре священники христосовались («Христос воскресе!» - «Воистину воскресе!») и три раза по-монашески целовали друг друга в плечо. Когда я подошел к Василию, он стоял возле жертвенника. Я обратился к нему со священническим приветствием: «Христос воскресе!», а он в это время пошутил, что ему не было раньше свойственно: «А я уже воскрес». И показал глазами на свое облачение, потому что все мы были в белом облачении, а он уже в красном, так как начинал богослужение и облачился заранее. Потом он уже мне ответил: «Воистину воскресе!» Вот такое у него было предчувствие; или какая-то особая печать была на нем.

Пасха прошла, как обычно, радостно; братья разговелись в трапезной после окончания богослужения, а потом стало известно о случившемся. Мы были с отцом наместником в его корпусе, когда прибежали отцы и сказали, что в монастыре что-то случилось: сначала был пасхальный звон, потом он вдруг резко оборвался; что-то случилось с отцом Василием - он лежит на улице. Поскольку я заведовал лазаретом в то время, то сразу побежал к отцу Василию из кабинета отца наместника и увидел его лежащим на дороге из монастыря в скит. Я понял, что не надо здесь, на земле, что-то делать, а нужно на носилках уносить Василия в машину или лазарет. Побежал за носилками, а когда вернулся, его уже отнесли в храм.

И тут стали известны подробности того, что же все-таки произошло. А произошло следующее: во время колокольного звона инок Ферапонт и инок Трофим были на колокольне, и тот человек, который их убил (имя его уже не помню, а фамилия была Аверин), заточенным с обеих сторон тесаком с надписью на лезвии «666» ударил в спину одного и другого, - там же, на колокольне, они и скончались. А отец Василий еще пожил, мы ехали с ним на «Скорой помощи», довезли до больницы. А сначала его положили во Введенском соборе перед мощами преподобного Амвросия Оптинского. Когда мы ехали в машине, его лицо уже было бледное, потому что была страшная кровопотеря. Я тогда ему сказал: «Брат, держись!» И услышал от него одно слово: «Хорошо». Он собрался с силами, чтобы произнести его. Через один или два часа он скончался от кровопотери.

Потом этого человека (убийцу) нашли по записи в записной книжке. В числе людей, которые должны были быть им убиты, оказались его родные и близкие, они и сообщили в милицию. Через три дня он вернулся в Козельск, в родной дом, и там милиция его уже взяла. У него еще был обрез. Я видел следственную запись, на которой он дает показания о том, что произошло. Он рассказывает:

Вы знаете, что монахи - враги сатаны, и я хотел достать до Бога через них.

А что ты хотел делать?

Я хотел на крестном ходе стрелять в монахов.

У него с собой была двустволка, заряженная картечью. Когда у него спросили: «А почему ты этого не сделал? Почему не стрелял во время крестного хода?», он ответил: «А мне было жалко мирских, потому что мне нужны были только монахи».

У меня хватило бы времени отбежать, перезарядить ружье и убить себя. Чем я лучше их?

Братья были похоронены на территории монастыря, и сейчас многие свидетельствуют о том, что когда приходят в эту часовню и обращаются за помощью и молитвой, то реально получают благословение Господне, вразумление, наставление, утешение, какую-то помощь в духовной жизни. Когда я бываю раз в месяц в монастыре, то вижу, что кресты на могилках в этой часовне все в записках: кто-то в уме молит о помощи, а кто-то выражает это через записку с просьбой. И когда у меня возникала та или иная проблема относительно монастырской жизни, то я тоже молился и на себе реально видел ту помощь, которая совершается по молитвам братьев.

Когда я ехал на передачу, мы думали об одной теме, но так случилось (давно у вас не был), что мой приезд совпал с 18 апреля, поэтому Сам Бог велел вспомнить про это событие и про то, какой была их жизнь, про то, что предшествовало их кончине. Интересно, что в письмах отца Василия есть такие слова: «Мучеником делает не только мученическая кончина, но произволение». И вот по их жизни видно, что они стали мучениками еще до мученической кончины.

Отца Ферапонта Господь призвал из Бийска; сначала он там жил, потом переехал в Ростов-на-Дону, где в советские времена (в 1988 году) устроился в кафедральный собор дворником, чтобы послужить Богу. Настоятелем собора тогда был митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир (Сабодан), почивший предстоятель Украинской Православной Церкви. И когда будущий отец Ферапонт услышал, что открыта Оптина пустынь, он доехал до Калуги и оттуда пришел пешком в Оптину, а это примерно 80 километров.

Один насельник, который до сих пор живет в Оптиной пустыни, вспоминает: «Я тогда дежурил на воротах, а он пришел после 11 часов вечера. Было такое благословение: после 11 часов вечера ворота закрываются, а открываются только в 5 часов утра, перед началом богослужений. А мне запомнился человек (не запомнить его было нельзя, он был рыжеватый, с вьющимися волосами до плеч), который, когда подошел к воротам, перекрестился, встал на колени и молился перед воротами. Я подумал: вот это произволение! Но если вступать с ним в какой-то диалог, то надо идти кого-то будить (благословения нет), поэтому, думаю, ладно - найдет где переночевать. Когда утром ворота открылись, я удивился: он или уже стоял на коленях, или до сих пор стоял на коленях. Богослужения в монастыре начинаются в 5.30 утра, а в 5 часов утра открываются ворота для паломников. Непонятно: простоял он всю ночь или самый первый пришел к этим вратам? Я уже тогда увидел в этом молодом человеке что-то необычное». Вот так и получилось. Он прожил в монастыре всего три года (с 1990 по 1993 год), был с 1955 года рождения, на момент убиения ему исполнилось 38 лет.

Что запомнилось о нем, так это его всегдашняя молчаливая жизнь. Иногда братья подходили к нему и спрашивали: «Ты говорить хоть умеешь?» Он отвечал: «Умею». А скуфейку носил закрытой по брови, но в праздники она на сантиметр приподнималась. То есть у него такой аскетичной была внутренняя жизнь, сокровенная жизнь с Богом. Когда братия просила его помочь в алтаре читать записки Великим постом или в большие праздники, то он говорил: «Я недостоин быть в алтаре». Для каждого православного мужчины, который помогает в храме, большая радость и честь служить пономарем, быть в алтаре, помогать священнику, многие осмысленно, осознанно и похвально стремятся к этому послушанию, а он, наоборот, стоял в стороне. Здесь как раз вспоминаются слова одного из святых отцов, который говорил, что Бог открывается не пытливому умом, а смиренному сердцем; «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». И это глубочайшее смирение и самоуничижение как раз и сделало его готовым для Царства Небесного, потому что серп посылается тогда, когда пшеница уже созрела. Поэтому он, наверное, по своей внутренней жизни уже созрел для жизни вечной. Запомнилась его крайняя аскеза, молчаливость и постническая жизнь. Тогда мало снимали, но есть фотографии, где он заснят в профиль, и на них видно, что его талию можно было обхватить двумя руками, так он подвизался.

А вот отец Трофим, наоборот, полная противоположность отцу Ферапонту. У него было много послушаний: был за свечным ящиком, был старшим трактористом, старшим звонарем, старшим пономарем. Братии тогда было мало, у каждого было несколько послушаний. Сейчас в монастыре около 180 человек братии, 60 священников, около 30 иеродиаконов, то есть это уже целая Оптинская лавра. Жизнь была довольно интересная и насыщенная. Отец Трофим часто разговаривал с паломниками, и многие со стороны осуждали его: что это он всем все объясняет, с тетками общается, рот не закрывается… А на самом деле он следовал наставлениям святых отцов. С одной стороны, если человек молчун, но в своем уме разговаривает со всеми, летает везде, мечтает обо всем, то он не молчальник, а самый настоящий болтун, потому что не имеет возможности говорить, но желает говорить. И наоборот - епископ Игнатий Брянчанинов пишет: «А есть люди, которые целый день говорят, но говорят о Боге, и только о Боге. Таких людей можно назвать молчальниками, потому что, сказав много слов, они не сказали ничего лишнего».

Когда у него спрашивали: «А как Вы в монастырь пришли? А чем Вы занимались до монастыря?», он отвечал: «А это к делу спасения не относится. Итак, чтобы покаяться и причаститься, надо…», - и сразу выводил разговор в нужное русло, что касалось конкретно самого человека, его души, его спасения, а о себе не говорил ничего лишнего, говорил только то, что касается церковной и духовной жизни.

Мы знаем о том, что каждому благому делу препятствует лукавый; когда человек возжаждет спасения, сразу возникают тысячи препятствий на пути. Например, взять крещение… Мы с отцом Василием в Оптиной пустыни на первых порах крестили в колодце преподобного Пафнутия Боровского. За территорией монастыря тогда еще не было храмов, а в самих монастырях, как вы знаете, не крестят, есть специальные храмы для этого. Сейчас у нас есть храм преподобного Илариона Великого, который находится за территорией монастыря, там и крестят, а тогда ничего этого еще не было, монастырь только-только поднимался из руин. Но уже тогда возникла нужда в крещении, потому что в 1988 году приезжали молодые люди, которые, пожив в Оптиной какое-то время, высказывали желание креститься. Это было второе крещение Руси, потому что государство о тысячелетии Крещения Руси сказало очень громко, во всеуслышание. Тогда в Москве было всего 48 действующих храмов; священники в субботние и воскресные дни крестили по тридцать-пятьдесят человек; по пятнадцать-двадцать человек в будни.

И когда люди приезжали в Оптину креститься, тоже возникали препятствия. Назначали день - а у человека температура тридцать девять градусов, человек решил приехать - два пробитых колеса; и мы всех предупреждали: как только решите креститься, знайте, что тут же начнутся, казалось бы, непреодолимые препятствия, будьте к этому готовы. Так случилось с отцом Трофимом. Когда он собрался уезжать из дома в Оптину пустынь, то потерял паспорт и деньги, которые накопил на дорогу. И тогда он своим близким сказал: «Хоть по шпалам, но пойду в Оптину», - такая была у него решимость. Помните, я сказал в начале передачи, что мучеником делает произволение. Так и здесь: да, он потерял документы, но больше месяца надо было выправлять всякие справки, чтобы доказать, что паспорт не украли, но как только он сказал эту фразу, что уйдет в Оптину по шпалам, тут же друзья помогли с деньгами, и он обратился в паспортный стол. У нас же русская пословица: не подмажешь - не поедешь; сделали какое-то подношение для ускорения дела и выправили паспорт. Вот так Господь помог, потому что человек решился, а на решимость всегда приходит помощь Божия, как говорил старец Амвросий Оптинский: «Боже, поможи, да и ты, мужик, не лежи».

Вспоминается сокровенная монашеская жизнь: в старой Оптине все жили в келье по одному, сейчас уже такой духовной роскоши нет - в монастыре места мало, братии много, счастливы жить и по два-три человека. Отец Нил, насельник Оптиной пустыни, рассказывает, что он жил с отцом Трофимом за фанерной перегородкой и все было слышно. Он поражался мужеству отца Трофима, его произволению на мученичество, потому что монашество - это бескровное мученичество, как сказал кто-то из святых отцов. Отец Нил вспоминал, как инок Трофим приходил усталый после трудового дня (он имел несколько послушаний), но не оставлял монашеского правила.

Это правило берет свою традицию еще из старой Оптины, потом его переняла Троице-Сергиева лавра (первые насельники Оптиной пустыни как раз были из Троице-Сергиевой лавры). Архимандрит Евлогий (Смирнов), сейчас он митрополит Владимирский и Суздальский, был первым наместником Введенской Оптиной пустыни, и он благословил ежедневно совершать монахам это монашеское правило. Оно включает в себя три канона (канон Спасителю, канон Божией Матери, канон ангелу -хранителю), Акафист Спасителю, а по пятницам - Акафист Божией Матери, одну кафизму, две главы апостольских посланий и одну главу из Евангелия, а еще так называемую «пятисотницу»: триста Иисусовых молитв, сто молитв Божией Матери, пятьдесят молитв ангелу-хранителю и пятьдесят молитв всем святым. И на все это уходит час или полтора, а если кто-то медленно читает, то два часа; кто-то что-то опускает, но отец Кирилл (Павлов), который благословил это правило, сказал: «Умри, а правило прочитай! Все падения монахов начинаются с оставления ими их монашеского правила». Отец Нил рассказывает, что инок Трофим это правило читал, а он под это правило засыпал и вместе с ним, считай, молился, потому что тот читал вслух, а через фанерную перегородку все было слышно. Отец Трофим делал это неукоснительно, каким бы уставшим ни был. Это тоже пример жертвенного и мужественного служения Христу.

Отец Трофим еще работал в переплетной мастерской, а книг тогда было очень мало, это сейчас их десятки и сотни тысяч, изданных уже с 90-х годов. Он умел делать очень многое, и то, что делал, делал наилучшим образом, а в переплетную мастерскую напросился, чтобы быть ближе к книгам. И бывало так, что братия приносила какую-нибудь старую книгу (или свою, или доставшуюся от родственников), отдавала в переплет, а вернуть ее должны были через три-пять дней. Зная, что ее надо вернуть, он ночами читал книгу, а потом с красными глазами шел на полунощницу, которая до сих пор начинается в монастыре в половине шестого утра. Во сколько надо встать, чтобы уже быть в монашеском строю в половине шестого утра? Многие насельники вспоминали, что он вставал на колени для того, чтобы поусерднее помолиться, и на коленях так и засыпал в молитвенной позе, потому что ночь была бессонная.

Когда к нему приходили паломники или братья на беседу, он говорил: «Полунощницу никогда не пропускайте», то есть он считал, что самое ценное в жизни монаха - не пропустить утро, самое дорогое время для Христа. Кстати, старец Варсонофий Оптинский говорил: «Во время литургии Христос распинается за нас, а во время утрени мы распинаемся ради Христа», потому что самое сладкое время сна у людей бывает под утро. Люди в среднем делятся на «сов» и «жаворонков», но счастливы те, кто с вечера может заснуть (у них нет бессонницы), а утром встать как огурчик, такие люди называются «жаворонками», но больше все-таки «сов». И когда у нас была беседа в Покровском храме, я спросил у людей, кто ложится до одиннадцати часов, - руки подняли десять процентов, до двенадцати часов - пятьдесят процентов, до часу ночи ложится еще тридцать процентов людей, то есть выяснилось, что люди в основном ложатся в двенадцать часов или в час ночи. Отцу Трофиму было нелегко, но все-таки он на это шел. То есть был у него такой внутренний подвиг. И получается так: один молчит ради Христа, а другой говорит ради Христа целый день, - и подвиг того и другого принял Христос.

Вспоминается непосредственное соприкосновение с отцом Василием. Он тогда был послушником Игорем Росляковым. Это был 1988 год, самое начало восстановления монастыря. Первое богослужение началось летом, 3 июня, на празднование в честь Владимирской иконы Божией Матери в самом первом храме. Когда начались крещения, мы познакомились с ним поближе. Крестили в колодце преподобного Пафнутия Боровского - это был бревенчатый сруб три на три метра, старинный, еще с тех времен, и глубина была примерно два с половиной или три метра. Решили, что это и есть самая настоящая крещальная купель, правда, вода там была плюс четыре градуса. Послушник Игорь помогал крестить. В храме совершался чин исповеди, потом чин оглашения, отречения, потом мы крестным ходом шли к этому источнику и там крестили. Я однажды пошутил: «А ты плавать-то хоть умеешь?» (А он был мастером спорта по водному поло, играл за сборную университета, там были невероятные спортивные успехи. Он был такой треугольный: правое плечо больше левого, потому что все время правая рука была задействована в игре.) И тогда он мне ответил, что немножко умеет плавать. Я ему говорю: «А вас учили в случае чего откачивать?» Он говорит: «Вроде учили». Мы ставили в колодец лестницу, крещаемый спускался по лестнице в эту ледяную воду, а он держал человека за руку, в то время как я трижды погружал его в воду. То есть он был моим ассистентом во время таинства Крещения. Вспоминается вот такая его скромность, когда он ответил, что немножко умеет плавать.

Вспоминаются отрывки из писем отца Трофима, где он пишет: «Дорогие мои родные и близкие по крови и по рождению (желаю, чтобы были и по духу), молитесь обо мне, потому что вы можете мне помочь только молитвой, чтобы я стал настоящим монахом, и если сами встанете на путь духовной жизни». У него были многочисленные братья и сестры, не пришедшие тогда еще к вере. «И запомните, в монастыре я не потерял, а нашел!!!» Так крупными буквами были написаны эти слова с тремя восклицательными знаками. «А все, что касается шмоток, еды и стяжания, - пишет он, - то, от чего мы все очумели, не имеет перед Богом никакого значения, перед Ним важна только чистая жизнь и вера в Него». И в конце концов так и получилось: его мама приняла монашеский постриг и жила в Оптиной пустыни, а братья и многочисленные племянники потом стали ездить в Оптину пустынь. Я слышал, что многие из них благодаря такой его жизни и кончине пришли потом к вере.

Здесь возникает такой вопрос: для чего? Почему в расцвете сил Господь забрал их? Отцу Василию было 33 года, отцу Ферапонту - 38, а отцу Трофиму - 39 лет. Казалось бы, столько могли сделать для Церкви. В отце Василии вообще намечался оптинский старец, потому что он был духовно рассудительным, у него были прекрасные проповеди, он сам вел строгую монашескую жизнь, у него уже были задатки глубокого, духовного человека. И вдруг так обрывается жизнь… У Златоуста есть такие слова: «У Бога пользы больше, чем наказания». Их жизнь всколыхнула многих людей, родных, близких, друзей отца Василия по спортивной команде, мама отца Василия приняла монашеский постриг с именем Василиса, а до этого все они даже и не задумывались о вере. А когда узнали, что он стал священником в Оптиной пустыни и его убили на Пасху, пошла молва, знакомство с его жизнью: как он к вере пришел, почему вдруг все оставил, люди начали задумываться, интересоваться, приходить к вере, между собой общаться. И сейчас на их могилу в часовне в Оптиной пустыни приезжает много людей, которые, конечно, едут и в саму Оптину пустынь. Когда я бываю в монастыре, вижу эти бесконечные очереди, и паломничества, и молитвы, которые совершает наш православный народ.

Осталась книга духовной писательницы Нины Павловой, которая почила в прошлом году. Она по крупицам собрала воспоминания об оптинской братии, и сложилась довольно интересная книга. Конечно, книга небесспорная, есть свои интерпретации и нюансы, но в целом сложился образ о братии. Это мы их застали, но многие их не видели и не знали, и остались эти воспоминания, которые какой-то свет проливают на внутреннюю жизнь этих подвижников веры и благочестия.

Вопрос телезрительницы: «Глава 11-я Евангелия от Матфея: «Иоанн же, услышав о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?» А почему? Ведь он уже крестил Иисуса. Почему у него такое сомнение? Или как это понимать?»

Я сейчас сразу не соображу, потому что когда это вырвано из контекста и когда ты на одной волне, сложно сразу переключиться на другую. В скором времени у нас будет отец Артемий Владимиров, он специалист по Новому Завету, мы ему переадресуем этот вопрос. Тем более у нас сейчас конкретная тема.

Кстати, вспоминается еще один момент. У каждого из них было предчувствие скорой смерти. Отец Ферапонт раздал зимние вещи, а отец Трофим был еще резчиком по дереву и раздал столярные инструменты. Многие братья, которые с ним работали, думали: чем же он будет работать? Им был совершенно непонятен этот шаг. Про Трофима рассказывал священник, который с ним сослужил: он был старшим пономарем, и был один, это сейчас в Оптине по четыре-пять пономарей, а тогда был один и со всем управлялся. И когда священник на второй неделе Великого поста, после того как потребил Святые Дары, подошел взять просфорку и антидор и стал запивать, то подошел Трофим и сказал: «Ну вот, теперь можно и разговеться». Священник удивленно спросил: «А ты что - до сих пор не ел?» И тот от неожиданности, что выдал себя, говорит: «Мы привычные». То есть получилось, что он семь дней поста ничего не ел. Сейчас редко кто так подвизается. Оптина на таких первых подвижниках и строилась. Из таких маленьких вещей, оброненных фраз складывается образ человека. В то же время он никаким постником не выглядел, а всегда был с народом, общался. Мы если день-два не поедим, у нас уже язык не ворочается, а вот у него была какая-то благодать, избранность, какая-то печать подвижничества, решимость быть с Богом, на которую как раз и дается благословение Господне.

Эти годы и памятные даты еще и еще раз переносят нас к этим удивительным людям, из жизни которых можно что-то почерпнуть. Можно идти путем сокровенной жизни, как отец Ферапонт, или служить людям, братии и Церкви, как Трофим, который, кстати, всем старался угодить. Он был трактористом и пахал не только монастырские огороды, но и огороды тех людей, которые жили в то время вокруг Оптиной пустыни. Тогда держали большие хозяйства, по 15-20 коров было, народу вокруг Оптины жило довольно много. Сейчас уже дачники в основном живут, а тогда бабушки просили помочь, и Трофим старался успеть помочь и им. Ему за это доставалось от начальства, надо было быть в одном месте, а он оказывался в другом, опаздывал на монастырское послушание, так как чужой огород пахал, но старался людям помочь и угодить, потому что помнил слова апостола: «Будем любить друг друга не словом или языком, но делом и истиною», - и он исполнил эту заповедь любви.

Вспоминается, что когда зашли в келью отца Василия, то нашли апостольское послание с закладкой на странице: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил, а теперь мне готовится венец жизни… Не только мне, но и всем возлюбившим явление Его (то есть Христа)». Удивительные слова! Как будто о самом отце Василии: отец Василий вместе с апостолом тоже мог бы сказать такие слова.

Вспоминается его последняя проповедь, которую он по скромности начал словами апостола Павла: «Хотя вы это и знаете, но я не перестану напоминать вам, ибо отшествие мое уже близко» (то есть «меня не будет, и я хотел бы успеть все это вам передать, чтобы вы запомнили и следовали этим путем»). И вдруг отец Василий начинает проповедь именно с этих слов. В этом тоже видится, что какая-то печать на нем уже была, потому что даже братия заметила, что Великим постом у него была какая-то чрезвычайная сосредоточенность, самоуглубленность. Он нес послушание сначала благочинного, потом помощника благочинного, вроде это предполагало какую-то суету, наблюдение за братией, как она несет послушания, а у него было внутреннее самоуглубление; наверное, чувствовал, что какие-то мелочи надо уже отставить, жить более собранно, жить главными вопросами покаяния и спасения души, чтобы никого не обидеть ни словом, ни делом.

Кстати, книга Нины Павловой «Пасха красная», которая много раз уже переиздавалась, является для народа живым свидетельством и живой памятью любящих сердец, оставивших свои воспоминания об убиенных братьях.

Звонок телезрительницы с благодарностью и впечатлениями от паломнической поездки в Покровский храм в Ясенево.

Спасибо за добрые слова, на самом деле этот звонок тоже, наверное, не случайный. Я тоже приглашаю всех в Покровский храм, который освятил Патриарх Кирилл 27 декабря. Это уникальный храм: верхний храм посвящен Покрову Пресвятой Богородицы, где можно своими глазами увидеть мозаику в византийском стиле: около 2,5 тысячи квадратных метров - редкое явление в современном монументальном искусстве. А нижний храм Михаила Архангела имеет копии величайших христианских святынь: часовни Гроба Господня, Рождества Спасителя, копии Голгофы, копию Камня Помазания, темницы, Гефсиманской часовни Успения Пресвятой Богородицы, колонны сошествия Благодатного Огня, копию водоноса из Каны Галилейской.

Вы сможете увидеть это все своими глазами, помолиться у этих святынь, потому что наш храм называют Вторым Иерусалимом на окраине Москвы, он располагается рядом с окружной дорогой. Кстати, Страстную неделю мы проводим как раз перед этими святынями, перед Голгофой, на Камень Помазания опускается Плащаница. В Великую Пятницу Плащаница хоронится непосредственно в Гробнице Спасителя, запечатываются двери, которые распечатываются в пасхальную заутреню, вечером в Великую Субботу, перед началом крестного хода. И с этого начинается пасхальное богослужение, когда сначала снимается печать, потом отверзаются двери Гроба Господня, выносится икона Воскресения Господня и начинается пасхальный крестный ход. Уникальное богослужение в уникальном месте!

Не случайно был звонок телезрительницы, наверное, для того, чтобы и вас тоже подвигнуть посетить это святое место. Мы все знаем о Новом Иерусалиме в Истове, сейчас восстанавливается этот Воскресенский монастырь, который построил патриарх Никон, и туда надо обязательно совершить паломничество, а также и в наш Покровский храм в Ясенево. Добраться к нам можно на метро: станция «Ясенево», первый вагон из центра.

Ведущий Денис Береснев
Расшифровка: Елена Кузоро

18 апреля – память убиенных Оптинских новомучеников, иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта.
24-я годовщина этой скорбно-радостной даты. Скорбной – потому что жива скорбь и в обители от потери близких «братиков», и в каждом православном сердце, которое сжимается при упоминании об этой сатанинской расправе над тремя монахами.

Но скорбь растворяется Пасхальной радостью от того, что на небесах прославил Господь своих возлюбленных детей, до конца устоявших в своей Верности и Любви к Нему, зажглись в Оптиной Пустыни три святых лампады.

А мы, грешные, приобрели заступников, которые вместе с преподобными Оптинскими Старцами предстоят Престолу Божию и молятся за нас. И, обращаясь к ним, по вере своей получаем чудесную помощь, исцеление, укрепление и велие утешение.

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!!

В Пасху Христову как победители мы стоим уже во вратах вечности. Но впереди ещё путь. Если мы будем отвергаться своей воли, ища воли Божией, Воскресший Христос будет с нами. Если мы будем следовать своим желаниям, Пасха оставит нас. Святые отцы говорят, что самое большое наказание для человека, когда Бог оставляет его своей воле.

Пасха даётся нам, чтобы жизнь наша стала пасхальной. Если мы не примем свет Пасхи во все наши дни, как служение Богу и людям, наша жизнь будет безполезной. Если мы хотим, чтобы благодать Пасхи Христовой снова и снова возвращалась к нам, желание, решимость такого служения должна определять наш путь. Пасха приходит Крестом, и мы должны умереть для себя, чтобы стать живыми, чтобы другие могли жить. Христос говорит: «Не бойтесь погубить душу свою в этом служении». Кто исполняет такое служение, тот душу свою спасает для Пасхи вечной. Если мы будем хранить в нашей памяти этот завет, мы будем жизнью своей осуществлять Пасху, и всё суетное и мелочное, пустое и греховное будет исчезать как дым. Всё будет заполнять свет Воскресения.

Об оптинских новомучениках иеромонахе Василии (Рослякове), иноках Трофиме (Татарникове) и Ферапонте (Пушкарёве) написано уже немало. Особенно известна книга «Пасха красная ».

Что подвигло этих молодых людей в наше время принять монашество? Все трое имели незаурядные дарования и могли прекрасно реализовать их, оставаясь верующими, в миру или даже служа Церкви в священном сане. Отец Василий успешно окончил факультет журналистики МГУ и институт физкультуры. Ему был дан дар слова, он писал хорошие стихи, обладал прекрасным голосом. Он был мастером спорта международного класса, капитаном сборной МГУ по ватерполу, членом сборной СССР.

У отца Ферапонта, лесника по образованию, был и художественный талант. Он был столь искусен в резьбе по дереву, что даже профессиональные художники учились у него. А отец Трофим был настоящим русским умельцем, мастером на все руки. Неслучайно в монастыре он нёс послушания старшего звонаря, пономаря, переплетчика, маляра, пекаря, кузнеца, тракториста.

Чем же увенчалась жизнь этих иноков? Все трое братьев были убиты на Пасху, исполняя послушание: звонари отец Трофим и отец Ферапонт - во время пасхального звона, отец Василий - по дороге на исповедь в скит. Первым, мгновенно, был убит отец Ферапонт. Следующий удар был нанесён отцу Трофиму, который всё же смог после этого ударить в набат и поднять по тревоге монастырь. Тем же мечом с гравировкой « сатана 666 » был смертельно ранен отец Василий. Умирающего перенесли в храм, положив возле раки мощей преподобного Амвросия. Целый час уходила из него жизнь. Все его внутренности были перерезаны. В таких случаях люди кричат от боли. Отец Василий молился. И с ним молилась, заливаясь слезами, Оптина. А на его лице, как сказал на панихиде духовник монастыря, уже отражалась пасхальная радость.

Почему поступают в семинарию, принимают монашеский постриг, становятся священниками? Существует призвание свыше, когда блеснёт однажды душе человеческой свет Пасхи Христовой, ни с чем не сравнимый. Всё заключается в том, чтобы всегда следовать за этим светом . Потому что, как свидетельствует преподобный Макарий Великий, один из основателей монашества, он знал немало таких, кто был чрезвычайно облагодатствован Господом, а потом пал самым жалким образом.

Оптинские мученики напоминают нам о двух самых главных вещах: о верности дару Божию даже до смерти и о том, что верность обретается всежизненным покаянием. Потому что в покаянии, как и в мученичестве, - полнота исполнения заповедей Божиих. Эти иноки как бы говорят всем нам: «Будем мудрыми и безумными, как настоящие христиане ». Почему безумными? Потому что быть христианином значит жить одновременно в двух временах - в настоящем и в вечности. Когда мы молимся у их могил в Оптиной, Господь нередко дает нам пасхальное утешение, чтобы мы возрастали в понимании и внимании к тому, как надо строить нам нашу жизнь.

В размышлении об оптинских мучениках не забудем этого слова - Пасха, которое означает «переведение, переход». Бог дал нам время, чтобы мы обрели на него вечность. Вечную Пасху. Пасха - это любовь Христова. Кто причастился Пасхе, тот будет всегда учиться Христовой любви. Если мы хотим научиться любить нашего ближнего как самого себя, жить по заповедям Христовым, это непременно приведёт нас в Гефсиманский сад, где Христос молился за весь мир. Или к звоннице Оптиной пустыни, где молитва у Креста Христова соединяется с пасхальной победой. И нам откроется тайна Крестной заповеди на подлинной глубине.

По той же самой причине путь монашества - весь сугубое покаяние. Неужели монахи больше всех согрешили и нуждаются больше всех в покаянии? Мы знаем, что Воскресением Христовым всему миру даётся благодать покаяния. Вовсе необязательно, чтобы это были грубые грехи, которые, по слову апостола, не должны даже именоваться у нас. Разумеется, лучше не допускать греха, но покаяние как пламя может очистить душу всякого человека и восстановить всё потерянное .

Эти трое иноков были истинными монахами - молитвенниками и аскетами. Они как бы предчувствовали свою скорую встречу в вечности с Господом и готовились к ней очищением сердца последним в своей жизни Великим постом. Особенно в течение Страстной Седмицы, которая вся, как на исповеди, - предстояние перед Крестом и Евангелием.

Незадолго до смерти инок Трофим сказал своему другу: «Ничего не хочу - ни иеродиаконом быть, ни священником. А вот монахом быть хочу - настоящим монахом до самой смерти».

В центре — отец Василий

«За несколько часов до убийства во время пасхального богослужения у меня исповедовался инок Ферапонт, - рассказывает иеромонах Д., - я был тогда в страшном унынии, и уже готов был оставить монастырь, а после его исповеди вдруг стало как-то светло и радостно, будто это не он, а я сам поисповедовался: “Куда уходить, когда тут такие братья!” Так и вышло: он ушёл, а я остался» («Пасха красная»).

Покаяние не имеет конца на земле, потому что конец покаяния будет означать наше уподобление Христу. «Если мы не во всём уподобимся Ему, как можем мы быть вечно с Ним?» - вопрошает преподобный Симеон Новый Богослов. Это невозможно ни для Него, ни для нас. Но Пасха Христова открывает нам путь любви и покаяния, смирения и терпения. И другой Богослов - возлюбленный ученик Христов Иоанн говорит: «Когда увидим Его, будем подобны Ему».

А апостол Павел свидетельствует: «Если Христос не воскрес, мы несчастнее всех человеков». Почему? Потому что любовь Христова в этом мире всегда распятая. Кто идёт путём покаяния, у того жизнь будет непрестанным страданием и всё большим приобщением Кресту, которым приходит радость всему миру.

Оттого что Бог — есть Любовь, а не потому что с помощью Божией легче жить, становятся христианами. В христианской жизни мы счастливы только из-за Христа, сознанием того, что Он - Истина, и более не из-за чего другого. Поистине монашество - добровольное мученичество, но высшая милость и честь - пострадать за Христа даже до крови. Отец Василий (Росляков) сказал незадолго до мученической кончины: «Я хотел бы умереть на Пасху под звон колоколов».

А инок Трофим ещё до поступления в монастырь говорил: «Хорошо тем людям, которые приняли мученическую смерть за Христа. Хорошо бы и мне того удостоиться ». Кажется, мы слышим сквозь их последний вздох: «Господи, и мне это дано?», — как бы перекликающийся с восклицанием праведной Елисаветы при её встрече с Божией Материю: «Откуда мне сие?»

В часовне новомучеников

Мы сознаём, как далека наша жизнь от святости этих мучеников. Но они говорят всем ищущим Господа: «Не бойтесь». Не следует сравнивать себя ни с кем. Каждый из нас, как бы ни был он мал, велик перед вечностью. Бог хочет установить с каждым человеком единственные и сокровенные отношения.

Неудивительно, что многие сегодня из тех, кто стремится, по слову апостола, сражаться до крови, подвизаясь против греха, обращаются за помощью к ним. Они победили Пасхой Господней, которая дала им вечную жизнь. До скончания века, до Второго Пришествия Христова будет идти сражение сил зла против сил любви, сил тьмы против сил света.

Это сражение становится особенно ожесточённым после Воскресения Христова. Напряжение его будет возрастать по мере приближения Дня Господня - всеобщего воскресения мёртвых. Можно даже усомниться порой в конечном исходе - так силы зла возобладают в мире. Но Воскресение Христово, Его победа над смертью ясно показывают, что силы любви решительно восторжествуют.

Отец Василия написал стихи на смерть иеромонаха Рафаила, но они звучат так, как будто написаны о нём самом и об иноках Трофиме и Ферапонте:

Нашел бы я тяжелые слова
О жизни, о холодности могилы,
И речь моя была бы так горька,
Что не сказал бы я и половины.

Но хочется поплакать в тишине
И выйти в мир со светлыми глазами.
Кто молнией промчался по земле,
Тот светом облечен под небесами.

Отец Василий, отец Трофим, отец Ферапонт, молите Бога о нас, грешных!

Протоиерей Александр Шаргунов

Оптинская Голгофа

Сан священнослужителей, упомянутых в издании, соответствует времени его составления

Наместнику Оптиной Пустыни Архимандриту Венедикту
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Разделяю с Вами и с братией обители пасхальную радость!
Вместе с вами разделяю и скорбь по поводу трагической гибели трёх насельников Оптиной Пустыни. Молюсь о упокоении их душ.
Верю, что Господь, призвавший их в первый день Святого Христова Воскресения через мученическую кончину, соделает их участниками вечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего. Душой с Вами и с братией.
ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ II
Телеграмма от 18 апреля 1993 г.

Во вторник пасхальной седмицы 1993 года на новом братском кладбище в Оптиной Пустыни встали одновременно три креста. Кровь же погребённых под ними монахов пролилась на могилы великих для России, для всего мира старцев. Временная звонница, на которой закланы двое — творцы пасхального благовеста, — была поставлена спешно к Пасхе девяносто первого года на пустыре старого монастырского кладбища. Убийца, а он был человекоубийца от начала (Ин. 8, 44), рукой своей действительной жертвы (убитые монахи — не жертва его) выгравировал на страшном ритуальном мече своё прозвище и число.

Стала ли Оптина в каком-либо смысле голгофой нынешнего русского монашества? В том, что жертвы были по видимости случайны, но при этом — лучшими из лучших и в момент кончины находились под покровом своих послушаний, что такие вообще могли сегодня быть — конечно, да. Сама троичность жертвы и иные обстоятельства, такие, как оставшееся на аналое в келье убиенного иеромонаха Василия заложенным на четвёртой главе Второе послание к Тимофею святого апостола Павла: ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало; подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь..., заставляют что-то предполагать, но не говорить — рано и не нам.

Очевиднее смысл происшедшего как продолжения общерусской голгофы, раскрытия её новой ипостаси: в монастыре, бывшем при старцах духовной вершиною вселенского Православия и тем составившем славу России, явный поклонник сатаны убивает на Святую Пасху троих монахов. И вместо хотя бы ощущения национальной трагедии — будничное безразличие большинства тех, кто эту нацию составляет. А вместо незамедлительных соболезнующих посланий руководителей России (в день похорон в Оптине была зачитана телеграмма только от Святейшего) — публикация омерзительно гадливых версий Арнольда Пушкаря в "Известиях" и Александра Клишнина в "Московском комсомольце" (одно название — "Молчание ягнят"!). И снова пугающее безразличие.

Сатанинская цель ритуального убийства — вызывание мистического парализующего ужаса. Подлинная, божественная, цель — таинственная жатва.

Сорокадневные поминки по убиенным братиям пришлись на Вознесение Господне, и это раскалывало оцепенение, скорлупу ужаса и косность обыденного: в этом нашем земном времени на такой же сороковой день после страшной смерти вознесся прободенный копием на Кресте Господь. От голгофского ужаса смертного это вечное событие вечно отделено Воскресением и завершено рождением Святым Духом Церкви, которую до скончания веков не одолеют врата ада.

Андрей Леднёв

Позже в светской печати появлялись статьи с серьезным анализом происшедшего, например, в "Советской России" от 3 июня 1993 г. (Иеромонах Тихон. Невидимая брань. Взгляд на трагедию Оптиной Пустыни) или в "Русском вестнике" №4-5 за 1995 г. (О технологии укрытия преступления, которое видели все).
Рассказ
послушника Евгения
Светлое Христово Воскресение. День, который напоминает нам об общем для всех воскресении. Ибо, если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших (1 Кор. 15,16—17)."Без будущей блаженной бесконечной жизни земное наше пребывание было бы неполно и непонятно", — писал преподобный Амвросий Оптинский.

Пасха 1993 года в Оптиной Пустыни началась, как обычно, с пасхальной полунощницы, за ней был крестный ход в Иоанно-Предтеченский скит — по установившейся традиции возрождающейся обители. Затем началась пасхальная заутреня, переходящая в раннюю Литургию.

Говорят, что грядущие события отбрасывают от себя тени. У многих было ощущение чего-то тяжелого. Даже певчие на двух клиросах иногда сбивались. Некоторые паломники говорили, что они как бы заставляли себя радоваться. Служба закончилась в шестом часу утра, и братия пошла разговляться в трапезную. После трапезы иноки Трофим и Ферапонт вернулись на монастырскую звонницу — возвещать всем людям радость о Христе Воскресшем.

Буквально через десять минут пасхальный звон оборвался. Встревоженные паломники, прибежавшие в монастырский медпункт и в келью наместника, который в это время беседовал с монастырской братией, сообщили, что звонарей не то избили, не то убили. Выбежавшие насельники в предрассветных сумерках увидели на помосте звонницы двоих иноков. Оба лежали неподвижно. Понять, как в страшном сне, было ничего невозможно: наверное, кто-то их так сильно ударил, что они потеряли сознание, а может быть, сильно ушиблись, когда падали. Какая-то женщина крикнула: "Вон ещё третий", — на дорожке, ведущей к скитской башне, увидели ещё одного лежавшего на земле монаха. Инока Трофима стали переносить в храм. Его голубые глаза были широко раскрыты, и неясно было, теплилась ли в нем ещё жизнь, или его душа уже разлучилась с телом. Как только вошли в раскрытые двери ближайшего к звоннице Никольского придела, братия, переносившие о. Трофима, увидели на белом мраморном полу Введенского собора струйку крови. Значит, ударили ножом или чем-то острым... В это же самое время монастырский врач послушник Владимир пытался прямо на звоннице делать искусственное дыхание о.Ферапонту, но вскоре понял, что это уже бесполезно...

Третьим был иеромонах Василий, направлявшийся исповедовать богомольцев на скитской Литургии, которая началась в шесть утра. Некоторые из подбежавших к нему не могли даже сразу узнать, кто именно из оптинских священноиноков лежит перед ними, так было обескровлено лицо батюшки. Он не проронил ни одного стона, и только по его глазам можно было догадаться о тех страданиях, которые он испытывал. Игумен Мелхиседек бежал с одеялом, чтобы перенести на нём о. Василия, но его уже понесли на руках во Введенский собор и положили в Амвросиевском приделе напротив раки с мощами.

Одна из женщин слышала, как смертельно раненный о. Трофим, продолжавший ударять в колокол, сказал, теряя сознание: "Боже наш, помилуй нас..." Кто-то из паломников видел подбегавшего к звонарям человека в шинели. На крыше сарая, стоящего у восточной стены монастыря, обнаружили следы, рядом с сараем валялась шинель. Когда её подняли, с внутренней стороны увидели небольшой кинжал. Лезвие было блестящим. Возникло ощущение какой-то нереальности: не мог же убийца успеть вытереть его до блеска, да и зачем ему могло это понадобиться? Но тут под стеной деревянного двухэтажного флигеля, что между сараем и скитской башней, нашли огромный окровавленный меч. Его не стали трогать, чтобы не оставлять лишних отпечатков пальцев. Картина убийства начала как-то проясняться.

Шинель повесили на ограду вокруг фундамента бывшей церкви Владимирской иконы Божией Матери. Там уже стоял братский духовник схиигумен Илий, вокруг которого собрались братия и паломники. О. Илий сразу сказал о происшедшем: "Не может быть и речи о том, что это случайное убийство — это дело рук слуг диавола".

Всё это происходило, когда о. Василия переносили во Введенский собор. Ждали прибытия "скорой помощи" и милиции. Брат Владимир начал делать перевязку — рана была ужасной, сквозной. Женщин, ночевавших в храме, попросили удалиться из Амвросиевского придела — никто не должен видеть тело монаха.

"Вот как ненавистен диаволу колокольный звон", — сказал вошедший в храм эконом монастыря иеродиакон Митрофан.

"Надо пойти в скит, сказать, чтобы помянули", — обратился я к нему.—"Да, иди, скажи".

Служивший Литургию в Иоанно-Предтеченском храме скитоначальник иеромонах Михаил уже недоумевал, почему не приходит всегда такой обязательный о. Василий, когда я вошёл на прокимне перед чтением Апостола к нему в алтарь.

— Батюшка, помяни новопреставленных убиенных иноков Трофима и Ферапонта. — Какого монастыря? — Нашего.

— Вот как Господь почтил Оптину... Теперь у нас есть мученики. На Пасху!..

— Помолитесь о здравии о. Василия, он тяжело ранен. Сразу после чтения Евангелия возгласили заздравную ектению, к которой были добавлены три прошения о тяжко болящем иеромонахе Василии. Затем — случай ведь был особенный — началась заупокойная ектения с молитвой "Боже духов и всякия плоти". Из богослужебной заздравной просфоры о. Михаил вынул частичку о здравии иеромонаха Василия, а из заупокойной — о упокоении иноков Трофима и Ферапонта. У служащего иеродиакона Илариона по щекам текли слёзы.

А когда Литургия заканчивалась, в храм пришёл иеродиакон Стефан и сказал поющей братии, что из больницы сообщили о кончине о. Василия. Это услышали богомольцы, и храм огласился рыданиями.

Два дня спустя приехавший на похороны настоятель московского подворья Оптиной Пустыни иеромонах Феофилакт поведал, что, узнав о кончине о. Василия, он в понедельник утром вместе с иеромонахом Ипатием и монахом Амвросием поехал к его матери и сказал, что о. Василий — единственный её сын — уже со Христом. Анна Михайловна сразу поняла: "Умер?!" В келье у о. Василия остался лежать Апостол, открытый на четвёртой главе Второго Послания апостола Павла к Тимофею: Подвигом добрым подвизался, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный судия; не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление Его (2 Тим. 4, 7—8). О. Василий приехал паломником в Оптину Пустынь летом

1988 года, когда святая обитель, поднимаясь из руин, начинала богослужебную жизнь. В Великую Субботу, накануне Пасхи

1989 года, его одели в подрясник, а во "внутренние списки" братии он был принят ровно за четыре года до своей последней земной Пасхи, о чём имеется запись в Летописи Оптиной Пустыни:

Сегодня случилось радостное событие. В нашу обитель приняты сразу десять новых насельников. Как же отрадно, что и в наши, без сомнения, последние дни, печально ознаменованные повсеместным отступничеством от Православной Христианской Веры, когда люди предпочитают Истине служение своим скверным страстям и порокам, находятся души, любящие Христа, желающие отречься от лживого мира, взять крест свой и последовать за Тем, Кто пролил бесценную Свою Кровь ради спасения людей от вечной смерти! Имена сих новых Божиих избранников: Игорь (Ветров), Владимир (Ермишин), Игорь (Росляков), Сергей (Немцев), Николай (Ковалев), Евгений (Лукьянов), Андрей (Карпов), Иадор (Джанибеков), Дмитрий (Рыков), Дмитрий (Батманов). Все они из благочестивых мирян. Один из них — физик, другой — журналист, есть учитель географии и английского, фельдшер... Радостью светятся лица десяти новых насельников обители, избранников Божией Матери и преп. Амвросия".

Журналист — это Игорь Росляков, будущий иеромонах Василий. Кроме него ещё четверо из этих десяти послушников стали иеромонахами, а один из священноиноков, иеромонах Савватий (в миру Владимир Ермишин) незадолго до кончины сподобился от Господа принять схиму с именем Иоанн. Господу было угодно взять его первым из насельников возрождающейся Оптины. Теперь рядом с ним похоронен о. Василий, справа — так, как их имена были упомянуты летописцем...

Позднюю Литургию служили в храме Преподобного Илариона Великого, расположенном за монастырской оградой. Паломники недоумевали, почему на Пасху закрыты монастырские ворота и никого не пускают. После того как тела новомучеников привезли из больницы, их положили в храме Преподобного Илариона Великого и непрерывно читали Псалтирь по инокам и Евангелие по священноиноку.

Через десять дней, 28 апреля, по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия 11 в Московском Свято-Даниловом монастыре состоялась пресс-конференция, в которой приняли участие епископ Владимирский и Суздальский Евлогий — первый наместник возрождающейся Оптины, епископ Василий (Родзянко), помощник наместника Оптиной Пустыни игумен Мелхиседек, оптинский иеромонах Ипатий, насельник Московского Донского монастыря иеромонах Тихон.

Во вторник пасхальной седмицы 1993 года на новом братском кладбище в Оптиной Пустыни встали одновременно три креста. Кровь же погребённых под ними монахов пролилась на могилы великих для России, для всего мира старцев. Временная звонница, на которой закланы двое - творцы пасхального благовеста, - была поставлена спешно к Пасхе девяносто первого года на пустыре старого монастырского кладбища. Убийца, а он был человекоубийца от начала (Ин. 8, 44), рукой своей действительной жертвы (убитые монахи - не жертва его) выгравировал на страшном ритуальном мече своё прозвище и число.

Пасха 1993 года в Оптиной Пустыни началась, как обычно, с пасхальной полунощницы, за ней был крестный ход в Иоанно-Предтеченский скит - по установившейся традиции возрождающейся обители. Затем началась пасхальная заутреня, переходящая в раннюю Литургию.

Говорят, что грядущие события отбрасывают от себя тени. У многих было ощущение чего-то тяжелого. Даже певчие на двух клиросах иногда сбивались. Некоторые паломники говорили, что они как бы заставляли себя радоваться. Служба закончилась в шестом часу утра, и братия пошла разговляться в трапезную. После трапезы иноки Трофим и Ферапонт вернулись на монастырскую звонницу - возвещать всем людям радость о Христе Воскресшем.

Буквально через десять минут пасхальный звон оборвался. Встревоженные паломники, прибежавшие в монастырский медпункт и в келью наместника, который в это время беседовал с монастырской братией, сообщили, что звонарей не то избили, не то убили. Выбежавшие насельники в предрассветных сумерках увидели на помосте звонницы двоих иноков. Оба лежали неподвижно. Понять, как в страшном сне, было ничего невозможно: наверное, кто-то их так сильно ударил, что они потеряли сознание, а может быть, сильно ушиблись, когда падали. Какая-то женщина крикнула: "Вон ещё третий", - на дорожке, ведущей к скитской башне, увидели ещё одного лежавшего на земле монаха. Инока Трофима стали переносить в храм. Его голубые глаза были широко раскрыты, и неясно было, теплилась ли в нем ещё жизнь, или его душа уже разлучилась с телом. Как только вошли в раскрытые двери ближайшего к звоннице Никольского придела, братия, переносившие о. Трофима, увидели на белом мраморном полу Введенского собора струйку крови. Значит, ударили ножом или чем-то острым... В это же самое время монастырский врач послушник Владимир пытался прямо на звоннице делать искусственное дыхание о.Ферапонту, но вскоре понял, что это уже бесполезно...

Третьим был иеромонах Василий, направлявшийся исповедовать богомольцев на скитской Литургии, которая началась в шесть утра. Некоторые из подбежавших к нему не могли даже сразу узнать, кто именно из оптинских священноиноков лежит перед ними, так было обескровлено лицо батюшки. Он не проронил ни одного стона, и только по его глазам можно было догадаться о тех страданиях, которые он испытывал. Игумен Мелхиседек бежал с одеялом, чтобы перенести на нём о. Василия, но его уже понесли на руках во Введенский собор и положили в Амвросиевском приделе напротив раки с мощами.

Одна из женщин слышала, как смертельно раненный о. Трофим, продолжавший ударять в колокол, сказал, теряя сознание: "Боже наш, помилуй нас..." Кто-то из паломников видел подбегавшего к звонарям человека в шинели. На крыше сарая, стоящего у восточной стены монастыря, обнаружили следы, рядом с сараем валялась шинель. Когда её подняли, с внутренней стороны увидели небольшой кинжал. Лезвие было блестящим. Возникло ощущение какой-то нереальности: не мог же убийца успеть вытереть его до блеска, да и зачем ему могло это понадобиться? Но тут под стеной деревянного двухэтажного флигеля, что между сараем и скитской башней, нашли огромный окровавленный меч. Его не стали трогать, чтобы не оставлять лишних отпечатков пальцев. Картина убийства начала как-то проясняться.

Шинель повесили на ограду вокруг фундамента бывшей церкви Владимирской иконы Божией Матери. Там уже стоял братский духовник схиигумен Илий, вокруг которого собрались братия и паломники. О. Илий сразу сказал о происшедшем: "Не может быть и речи о том, что это случайное убийство - это дело рук слуг диавола".

Всё это происходило, когда о. Василия переносили во Введенский собор. Ждали прибытия "скорой помощи" и милиции. Брат Владимир начал делать перевязку - рана была ужасной, сквозной. Женщин, ночевавших в храме, попросили удалиться из Амвросиевского придела - никто не должен видеть тело монаха.

Служивший Литургию в Иоанно-Предтеченском храме скитоначальник иеромонах Михаил уже недоумевал, почему не приходит всегда такой обязательный о. Василий, когда я вошёл на прокимне перед чтением Апостола к нему в алтарь.

Батюшка, помяни новопреставленных убиенных иноков Трофима и Ферапонта. - Какого монастыря? - Нашего.

Вот как Господь почтил Оптину... Теперь у нас есть мученики. На Пасху!..

Помолитесь о здравии о. Василия, он тяжело ранен. Сразу после чтения Евангелия возгласили заздравную ектению, к которой были добавлены три прошения о тяжко болящем иеромонахе Василии. Затем - случай ведь был особенный - началась заупокойная ектения с молитвой "Боже духов и всякия плоти". Из богослужебной заздравной просфоры о. Михаил вынул частичку о здравии иеромонаха Василия, а из заупокойной - о упокоении иноков Трофима и Ферапонта. У служащего иеродиакона Илариона по щекам текли слёзы.

А когда Литургия заканчивалась, в храм пришёл иеродиакон Стефан и сказал поющей братии, что из больницы сообщили о кончине о. Василия. Это услышали богомольцы, и храм огласился рыданиями.

Позднюю Литургию служили в храме Преподобного Илариона Великого, расположенном за монастырской оградой. Паломники недоумевали, почему на Пасху закрыты монастырские ворота и никого не пускают. После того как тела новомучеников привезли из больницы, их положили в храме Преподобного Илариона Великого и непрерывно читали Псалтирь по инокам и Евангелие по священноиноку.

Слово
ИЕРОМОНАХА ФЕОФИЛАКТА,
сказанное во время отпевания убиенных оптинских иноков

Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Христос Воскресс! Приближается к концу, братия и сестры, чинопоследование пасхального отпевания над тремя нашими усопшими собратиями - иеромонахом Василием, иноком Трофимом и иноком Ферапонтом. Память Оптиной Пустыни хранит очень много отпеваний и прощании с её насельниками. Очень много осталось письменных воспоминаний о том, как в Оптине провожали в последний путь, например, оптинских старцев, о чем мы можем читать в жизнеописаниях этих подвижников благочестия. Но сегодня здесь совершается нечто необычное, чудное и дивное. Те, которые населяли Оптину Пустынь и отошли ко Господу, сегодня носят разные наименования. Преподобного Амвросия Церковь причислила к лику святых, и теперь его называют преподобным и богоносвым оптинским старцем и всея России чудотворцем. Остальных старцев мы поминаем наименованием приснопамятных блаженнопочивших. А вот этих трёх братий мы поминаем титулом убиенных.

Всякий христианин, хороню знакомый с учением Церкви, знает, что на Пасху так просто не умирают, что в нашей жизни нет случайностей, и отойти ко Господу в день Святой Пасхи составляет особую честь и милость от Господа. С этого дня, когда эти трое братий были убиты, по-особому звучит колокольный звон Оптиной Пустыни. И он возвещает не только о победе Христа над антихристом, но и о том, что теперь земля Оптиной Пустыни обильно полита не только потом подвижников и насельников, но и крови оптинских братьев, и эта кровь является особым покровом и свидетельством будущей истории Оптиной Пустыни. Теперь мы знаем, что за нас есть особые ходатаи пред Престолом Божьим.

Кончина этих трёх собратий чем-то похожа на кончину Самого Господа нашего Иисуса Христа. Господь так же был предан невинно в последние дни Своей земной жизни в руки злодеев и умерщвлен. И эти три оптинских брала погибли от руки убийцы, которого они не знали, перед которым не были ни в

чём виноваты, потому причиной этого убийства послужило сатанинское озлобление, ибо дьявол является человекоубийцей изначала.

При жизни монахов хвалить нельзя. Святые отцы говорят, что вообще никакого человека хвалить нельзя, можно человека хвалить лишь в состоянии его уныния. Но теперь, когда эти три собрата предлежат перед нами здесь своими телами, а души их предстоят сегодня, на третий день по их кончине, перед Престолом Божиим, мы можем вспомнить то хорошее, что было в их жизни. Вспомнить мы можем очень немногое, потому что мы гораздо удобнее замечаем лишь пороки и недостатки друг друга и мало соответствуем христианскому устроению, которое требует искать в другом положительных черт.

Первый, о ком надо рассказать, это иеромонах Василий. Он был уже в сане священника, и ему было трудно сокрыть те черты благочестия и подвижничества, которые он себе усвоил и усваивал с первых дней пребывания в Оптиной Пустыни. Все, кто его знал, могут сказать, что он пришёл проводить монашескую жизнь нелицемерно и не стремился никогда к тому, чтобы его скорее постригли, быстрее рукоположили, но думал о том, как стяжать в своём сердце Духа Святаго. Те, кто жил с ним по соседству или в ближайших кельях, могут вспомнить о том, что по ночам через фанерную перегородку было слышно, как он читал вполголоса Псалтирь, и хотя для того, чтобы делать поклоны, он клал на пол телогрейку или кусок войлока, было слышно, что он творит Иисусову молитву. Он служил в Оптиной Пустыни и в Москве при открытии Подворья в первое время, которое было самым трудным, самым тяжелым. И хотя там многое сгибало, расслабляло внутренне, он остался непоколебим. По свидетельству его родственников и близких, он таким же был и в миру. Все, хорошо знавшие о. Василия, как-то внутренне надеялись, что из него получится хороший батюшка, получится настоящий монах, к которому можно будет обратиться за советом, который никогда не оставит. Но, видимо, один суд - человеческий, а другой суд - Божий. И Господь судил ему перейти путь сей земли, чтобы предстательствовать за нас там, в невечернем дне Царствия Божия.

Инок Трофим трудился ещё в гражданской жизни в сельском хозяйстве, и здесь, в Оптиной Пустыни, на него возлагались большие надежды в устроении подсобного хозяйства, и он эти надежды оправдал. Он отличался простотой, незлобием, великодушием и всепрощением. Его добрые голубые глаза всегда светились внутренней радостью.

Инок Ферапонт останется в нашей памяти как человек скромный, молчаливый, как человек, который втайне творил каждую ночь пятисотницу с поклонами. Находясь на общих послушаниях, он трудился там, где ему определяло священноначалие монастырское.

Но, братие и сестры, любое событие должно нас в чём-то назидать, тем более кончина наших трёх собратий. И тут вспоминается ещё одно учение Церкви. Говорится о том, что Церковь не может не плодоносить, не может быть мёртвым организмом, в котором или есть спасающиеся, или их нет. И если христиане, и особенно монахи, живут ревностно, благочестиво и подвижнически, Церковь Божия наслаждается миром и благоденствием, когда же ослабевает эта духовная ревность, то начинаются гонения, убийства, и, как правило, гибнут лучшие сыны Церкви, ибо всякий грех омывается кровью.

Сегодня от некоторых мирян, которые соприкасаются отчасти с жизнью монашества, можно порой услышать такие слова, что сегодняшние монахи в лучшем случае бывают просто людьми добрыми и хорошими, что для нашего монашества, а тем более для монашества оптинского, не хватает одного очень важного момента - не хватает подвижничества. Монах не может просто оставаться тем человеком, каким он был в миру, это звание призывает к большему. Ещё преподобный Амвросий говорил, что суть монашества - это досаду подъяти и укоризну, нельзя жить в монастыре прохладно, здесь требуется особая ревность и усердие. И поэтому смерть этих трёх братьев служит укором и для меня лично, и назиданием для всех нас. Мы все должны очень серьёзно пересмотреть свою жизнь, подумать, как мы соответствуем жизни евангельской, насколько мы соответствуем званию монашескому.

Мы верим - эти братия сейчас благочестиво наследовали удел вечной блаженной жизни, потому что даже в отношении мирских лиц, и даже вне пасхального периода, сказано, что, убивая человека, убийца берет все грехи его на свою душу. Поэтому, братие и сестры, они отошли ко Господу, очистив свои немощи человеческие невинно пролитой кровью.

И мы сегодня не столько печалимся, сколько радуемся, потому что эти три брата благополучно начали и успешно завершили свой жизненный, монашеский путь, и обращаемся к ним с радостным пасхальным приветствием: "Христос воскресе!"

Из слова
СХИИГУМЕНА ИЛИЯ
на годовщину убиения оптинских иноков

Для верующего человека, для христианина смерть не есть страшная участь, не есть предел нашей жизни, но за смертью есть воскресение. Другое страшно - есть зло, есть грех... Поминая наших братьев, убиенных злодейской рукой, мы видим, что наша печаль растворяется в нашей вере в то, что они по смерти живы: пострадавшие, они обретут от Господа награду, обретут от Него радость будущую. Но в то же время зло, которое действует в мире, не может быть приветствуемо, не может быть оправдано тем, что это зло Господь обращает в доброе.

Господь Иисус Христос на суде у первосвященника говорил: "Я не скрыто проповедовал, а пред всеми вами на виду говорил слово, и пусть слышавший свидетельствует, было ли что-нибудь преступное или злое в моей проповеди". Раб за эти слова ударил в щёку Господа, и Господь сказал:

Если Я сказал неправду, то свидетельствуй об этом, а если Я сказал правду, за что Меня биеши? [Ин.18, 20-23].

Значит, это было зло, и Господь не мирится с ним. То, что раб ударил ни за что совершенно невинного Господа, есть проявление неправды, которую Господь осуждает.

Так, наши братья ни в чём не были повинны, они совершали доброе, правое дело. Эти двое звонили - вещали радость Пасхальную, отец Василий шёл на требу в скит. Подкравшийся злодей нанёс им удары, он убивал их совершенно ни за что, а единственно по своему злому умыслу. По злой своей ненависти к чистым, невинным людям, к вере. Какой бы умысел ни привёл к этому убийству - это было зло, с" которым мы должны бороться. Если не можем мы каким другим путём бороться, то молитвой, силой Божией, всегда должны бороться со злом. Господь пришёл на землю, чтобы разрушить дела диавола. Он принял страдания, чтобы каждый верующий в Него силой Креста Господня побеждал зло. Вот, возлюбленные, мы сейчас хотя и утешаемся, что эти братья у Господа, что они получили великую награду, но мы не можем утешаться тем, что это зло существует в мире и злые умыслы человеков совершают то, что преступно. Мы не знаем, как было бы лучше, но сколько могли сделать эти братья добрых дел как иноки наиболее способные, наиболее трудолюбивые и послушные. Например, отец Василий был великий пастырь, проповедник, был и поэт, он много-много сделал для Церкви полезного. Но злодейская рука пресекла его трудолюбивость.

Мы можем Крестом, который дал нам Господь как силу для верующего человека, побеждать всё зло демонское, мы больше должны пользоваться этим орудием. Будем молиться Господу, приложив наши усилия, чтобы такие злодейские акты не совершались, чтобы Господь не допускал их, потому что это приносит многий вред Церкви. Будем помнить, что сила наша во Христе Иисусе, и идти - имея великое оружие, великую помощь от Господа, Его милость, Его Крест - молитвою и крестом против наших врагов, личных врагов и врагов Церкви.

На нашу Церковь, которая столько была разрушаема, поносима, диавол особенно страшно сейчас устремляется, потому что не хочет её возрождения. Он смущает людей, и иные становятся послушным его орудием, чтобы как-то смутить святых и повредить Церкви. Помолимся Господу, чтобы дал Церкви мир, благоденствие и сподобил нас в мире встретить великий праздник Христова Воскресения. Аминь.

Было решено перевезти его в Оптину Пустынь, где провел он свою жизнь и где покоились его духовные руководители - старцы Лев и Макарий. На мраморном надгробии выгравированы слова апостола Павла: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу» (1 Кор. 9, 22). Слова эти точно выражают смысл жизненного подвига старца.