Тайная вечеря симон ушаков. Тайная вечеря

Иконы царского изографа Симона Ушакова

Богоматерь Живоносный Источник , с 16 клеймами чудес.
1670 г.
53 х 49.
МНДМ. Инв. 1309/1456. В серебряном окладе с эмалями и жемчугом.
На серебряной пластинке, укрепленной на обороте, надпись: “Сей образ пресвятые Богородицы много чудесный живоносный источник поставил в Новодевичий монастырь боярин и оружейничей Богдан Матвеевич, зовомый Иов Хитрово, в лета 7178 ”. Не подписана, атрибутируется Симону Ушакову и Сергею Рожкову на основании упоминания в документах о том, что в 1670 г. этими мастерами был написан образ Богоматери Живоносный источник.

Иконы царского изографа Симона Ушакова в Московском Новодевичьем монастыре

Из аннотации: «Иконы Симона Федоровича Ушакова, находящиеся в Московском Новодевичьем монастыре, по своему высокому художественному достоинству, могут считаться среди лучших произведений славного царского изографа.В них, несмотря на следование предписаниям иконописного подлинника, появилось так много живого, самостоятельного и художественно-прекрасного, что они, вместе с прочими его лучшими произведениями, представляют тот крайний предел, до которого могло развиться наше древнее русское искусство иконописания, и за которым потом следовал уже упадок, продолжавшийся до последнего времени». Книга дополнена статьей В.Г. Брюсовой "Симон Ушаков и его время".

Для справки : Тренев Дмитрий Капитонович - (1867-?) - писатель; образование получил в практической академии коммерческих наук, в Москве. Посвятил себя изучению памятников древнерусского искусства и иконописи. Главные его труды: "Несколько слов о современном иконописании" (М., 1901); "Иконы царского изографа Симона Ушакова в Московском Новодевичьем монастыре" (М., 1902); "Русская иконопись и ее желаемое развитие" (М., 1902); "Иконопись мстерцев" (М., 1903); "Несколько слов о древней и современной русской иконописи" (М., 1904).

Автор: Треневъ Д.К. / Тренев Д.К.
Название: Иконы царскаго изографа Симона Ушакова въ Московскомъ Новодѣвичьемъ монастырѣ / Иконы царского изографа Симона Ушакова в Московском Новодевичьем монастыре
Издательство: Т-во скоропечатня А.А. Левинсон
Качество: Отсканированные страницы
Количество страниц: 93
Жанр: Православие
Язык: Русский (дореформенный)
Год: 1901
Формат: PDF
Размер: 5,41 МБ
Скачать с depositfiles.com

Спас Нерукотворный .
1670 г.
Ушаков Симон.
Происходит из московского Новодевичьего монастыря.

Ушаков Симон (Пимен) Феодорович (1626-1686) - знаменитый русский иконописец и график. В крещении Пимен, поскольку именно под эти именем вписан в синодик Знаменского монастыря в Москве. Годом рождения мастера традиционно принято считать либо 1625 (после сентября), либо 1626 (до сентября), основываясь на надписи на иконе, некогда находившейся в церкви Троицы в Никитниках и позднее пропавшей, которую упоминает Тромонин (Тромонин 1845:88): “Лета 7166 году написал государев иконник Симон Федоров сын Ушаков 32 лета возраста своего”. Если эти сведения не мистификация, то, учитывая имя, данное Ушакову при крещении, и тот факт, что в XVII в. память всех святых, носивших это имя, отмечалась только 27 августа, можно уточнить год рождения мастера как 1626.

Как следует из документов, Ушаков поступил на службу при дворе в качестве художника 4 мая 1648 г. Ушаков был назначен знаменщиком Серебряной палаты, где и работал до 1664 г. Будучи знаменщиком Серебряной палаты Симон Ушаков привлекался также к письму икон, фресок, знамен, чертил карты, планы, делал рисунки для знамен, монет и украшений на ружья и т. п. В июне 1654 г. в составе группы иконописцев был вызван к царю Алексею Михайловичу, находящемуся в походе в Вязьме. В 1655 г. Ушаков вместе со Степаном Резанцем, руководителем царской иконописной мастерской, участвовал в Смоленском походе царя Алексея Михайловича. 11 июля 1656 г. Ушаков вместе с иконописцами Федором Козловым, Иваном Матвеевым и Иваном Владимировым (Большим) вновь вызывался к царю, находившемуся тогда в Полоцке. Не был отпущен из Москвы патриархом Никоном, как это следует из отписки на царскую грамоту: “А иконника Симона Федорова оставил в Москве великий государь, святейший Никон, патриарх Московский и всея Великия и Малыя и Белыя России, для своих государевых святительских дел”. В феврале 1661 г. Ушаков вместе с оружейного дела мастерами Григорием Вяткиным и Василием Титовым был командирован из Оружейного приказа в Казенный к боярину Илие Даниловичу Милославскому “для заводу монетнаго дела” (возможно, Ушаков изготовлял рисунки для монет).

Вне своих служебных обязанностей в 1657-1659 гг. Симон Ушаков написал несколько икон по заказу купцов Никитниковых для церкви Грузинской Богоматери (Троицы в Никитниках), в приходе которой он проживал: “Спас Великий Архиерей”, “Спас Нерукотворный”, а также написанная совместно с Яковом Казанцем и Гаврилой Кондратьевым икона “Благовещение, с клеймами Акафиста”. В них явственно отразился произошедший к этому времени в его творчестве стилистический поворот к “живоподобному” письму, ставшему вскоре основным стилем иконописной мастерской Оружейной палаты. Симон Ушаков - адресат “Послания некоего изуграфа...”, составленного иконописцем Иосифом Владимировым, где “живоподобный” стиль получил свое теоретическое обоснование. Послание не имеет точной даты. Сам Симон Ушаков выразил собственные взгляды на задачи иконописного творчества в сочинении “Слово к люботщательному иконного писания”, созданном приблизительно в то же время, что и “Послание Иосифа Владимирова”, т.е. не позднее 1660-х гг., на которые пришлось становление и утверждение “живоподобного” письма в придворной иконописной мастерской.

Самые ранние известные иконы мастера - “Богоматерь Владимирская” 1652 г. из ц. Михаила Архангела в Овчинниках в Москве и”Митрополит Филипп” 1653 г. из ц. Спасо-Преображения в Калуге. В 1659 г. Симон Ушаков выполнил список с древней иконы Успенского собора “Спас царя Мануила”, которая находилась в Благовещенском соборе г. Киржача. На иконе был представлен сидящий на троне Христос, к ногам которого припадают Сергий и Никон Радонежские. На окладе внизу имелась серебряная пластинка с надписью: “Лета 7167 (1659) июня писал образ Государев иконописец Симон Федоров сын Ушаков”.

Осенью 1660 г. Ушаков реставрировал в Благовещенском соборе икону Богоматери Млекопитательницы, в росписи 1660 г. называемую Барловскою с Предвечным Младенцем у сосца, а также «образ Богородицын Петра митрополита писмо» в Успенском соборе Московского Кремля: http://expertmus.livejournal.com/53393.html

В 1663 г. с 10 июля по 1 сентября Симон Ушаков руководил реставрацией иконы из иконостаса Благовещенского собора согласно царскому указу: “в соборной церкви Благовещения местныя иконы и деисус сполна починить и изолифить заново”. До 1 сентября 1663 г. Ушаков также “починивал с мощми образ Пресвятыя Богородицы”: http://expertmus.livejournal.com/18773.html

В начале 1660-х гг, еще до поступления в Оружейную палату, Симон Ушаков активно писал иконы по заказу частных лиц, как светских, так и духовных, в частности митрополита Рязанского и Муромского Иллариона и игумена московского Сретенского монастыря Дионисия. С 1660 г. Симон Ушаков писал иконы во Флорищеву пустынь в Гороховецком уезде, настоятелем которой был его родственник иеромонах Илларион , с 1681 г. митрополит Суздальский (род. 13 ноября 1631 г., ум. 14 декабря 1707 г.; до принятия монашества был женат на сестре знаменитого в истории старообрядчества епископа коломенского Павла):

Илларион отличался своим благочестием и обратил на себя особенное внимание царя Феодора Алексеевича, который пожелал видеть его в первый раз, вероятно, в январе 1677 г., когда последний был в Москве “некиих монастырских потреб ради”. В “житии” Иллариона сообщается, что когда царь, узнав о прибывании Иллариона в Москве, приказал найти и пригласить его к себе, - то “посланнии… обретоша преподобнаго… в дому царскаго иконописца Симона Ушакова , понеже тамо, приехав к Москве, пребывал, зане в родстве той иконописец преподобному бяше”. Останавливались у Ушакова и те из братии Флорищевой пустыни, которых Илларион посылал в Москву по разным делам. В житии Иллариона, между прочим, сообщается о следующем случае. Однажды трое флорищевских старцев, будучи в доме Ушакова, ночью “отправляли заповеданное им монастырское правило, возсылая к Богу свои прилежныя молитвы со слезами, и вдруг от богодуховных уст их начало исходить огненное пламя до самых небес, между тем как в храмине не было зажжено ни одной свечи. И увидели тот огонь, до небес восходящий, сторожа, стоящие у Спасских ворот города Кремля, очень смутились и пристально стали смотреть в ту сторону, полагая, что это пожар. Потом пришли в удивление от необычайнаго пламени и между собою говорили: если бы что загорелось, то теперь было бы больше полымя и появился бы сильный дым; а этот пламень без дыма, и каков был сначала, таков и теперь. И посоветовавшись, пошли они на тот пламень, чтоб разведать истину, и дошли до дома, где пребывали в молитве ученики Иллариона. Симон Ушаков ввел их в храмину к молящимся старцам, но там не было никакого огня, ни света; а когда стражи от них вышли, огонь опять начал от той храмины восходить до небес. И познали тогда пришедшие и хозяин дома, что пламень тот не иное что, как молитвы, которыя восходят к Богу от уст тех благочестивых старцев”. Особенно интересно сказание жития Иллариона о ночном видении последнего, касающемся вопроса о выборе храмовой иконы для новой монастырской церкви.

Согласно житию Иллариона, Симон Ушаков написал для Успенского собора Флорищева монастыря четыре иконы: “Успение”, “Спас на престоле”, “Богоматерь Кипрская (Киккская)” и “Богоматерь Владимирская”, имевшая дополнительные изображения на полях: на верхнем - Коронование Богоматери, Зосима и Савватий Соловецкие, на нижнем - Положение пояса Богоматери, Ефрем и Софроний патриарх, на боковых — апостолы Петр и Павел. Еще одна “Богоматерь Владимирская”, имеющая автограф Ушакова, находилась в алтаре храма.

В декабре 1663 г. Ушаков был переведен из Серебряной палаты в Оружейную. В июле 1665 г. Симона Ушакова по неизвестной причине решено было отправить “под начал” в монастырь. Судя по тому, что сохранилось два черновика грамот об отправке его в монастырь, тождественных по тексту, но разных по адресатам, первоначально Ушакова хотели отправить в Покровский монастырь “что за Яузою во убогих домах” (эта грамота не имеет подписи дьяка и не датирована), а затем в Николо-Угрешский (грамота датирована 23 июля и имеет подпись дьяка).

В 1666 г. Симон Ушаков руководил кормовыми иконописцами, которые “починивали в набережных хоромах образ Николы Чюдотворца в чюдесех”. На Пасху 1667 г. Симон Ушаков поднес государю икону Спаса Эммануила (см. илл .), за что был пожалован сукном добрым и тремя рублями на приклад.

Христос Эммануил .
1697 г.
Ушаков Симон.
37 × 32.
Происходит из московского Новодевичьего монастыря.

В 1668 г. Симоном Ушаковым были написаны иконы для местного ряда иконостаса ц. Григория Неокесарийского. Среди них “Богоматерь Киккская” - первая русская икона такой иконографии . Тогда же для ц. Троицы в Никитниках была написана икона “Похвала Богоматери Владимирской”, а для Донского монастыря точный список чтимого образа “Богоматери Донской” из Благовещенского собора

До 28 июня 1670 г. Симоном Ушаковым была выполнена “персона” царя для Иерусалимского патриарха Паисия: “Июня в 28 день (1670 г.), к парсионе великого государя, которую описал иконописец Симон Ушаков вселенскому папе и патриарху Паисею, на киот, во что та персона положить, на отлас красной галуну широково — золото с серебром, мерою восмь аршин, по весу семь золотников”. В 1670 г. Ушаков написал для царя Алексея Михайловича две иконы Богоматери - Соболевскую и Иверскую.

В 1672 г. Симоном Ушаковым была написана икона “Богоматерь Иверская”, которой был благословлен митрополит Филарет при отшествии его из Москвы в новоучрежденную Нижегородскую епархию. Образ затем находился в Спасо-Преображенском соборе в Нижнем Новгороде в местном ряду иконостаса слева от царских врат. На ней была медная дощечка с надписью: “7180 (1671/72) года писал сей образ на Москве государев иконописец Пимин Федоров по прозванию Симон Ушаков в великий Нижний Новгород по обещанию в соборную церковь Боголепнаго Преображения Господня при первоначальнике великом господине преосвященнейшем Филарете, митрополите Нижегородском и Алаторском, а отпущен сей образ с ним великим господином, егда первее иде прияти свой святительский престол”.

12 мая 1673 г. Симону Ушакову было указано написать образ “Богоматерь Живоносный Источник” на кипарисной доске (см. илл .): “по приказу боярина и оружейничего Богдана Матвеевича Хитрово да столника Ивана Степановича Телепнева Оружейные полаты иконописцу Симону Ушакову за доску кипарисную, длиною в аршин шесть вершков, шириною в десять вершков, по цене четыре рубли, а по указу великого государя, в той доске кипарисной зделать цка образная, а на ней велено ему, Симону, написать образ Пресвятые Богородицы Живоносный Источник - против прежняго старого переводу к нему великому государю в Приказ тайных дел”.

С 22 июня 1674 г. Ушаков вместе с Никитой Павловцем начал писать иконы для Тихвинской ц. в дворцовом подмосковном селе Алексеевском: http://expertmus.livejournal.com/64888.html Им было велено написать “месных икон образ Спасов Вседержителя стоящей, в молении Никон да Андроник, да образ Пресвятыя Богородицы Смоленския, да образ Иоанна Предтечи, да образ Иоанна Богослова, образ Алексея Человека Божия, образ Варлаама Хутынского”. Однако работы были приостановлены. Мастера успели выполнить только иконы “Иоанн Предтеча” и “Иоанн Богослов”.

С 6 октября 1674 г. Симон Ушаков вместе с Никитой Павловцем поновляли привезенную из Константинополя греческую чтимую икону “Богоматерь Влахернская”, находившуюся в московском Успенском соборе. Летом 1675 г. Ушаков вместе с другими иконописцами поновлял иконостас Успенского собора: “починивал… деисусы, праздники, пророки, праотцы… в соборную апостолскую церковь Успения Пресвятыя Богородицы”.

В 1675 г. Симоном Ушаковым были написаны также большая надгробная икона “Никон Радонежский”, вложенная Б.М. Хитрово в Троице-Сергиев монастырь, образ “Богоматерь Иверская”, находившийся в Горицком монастыре в Переславле-Залесском, за что его род был вписан в Синодик обители, а также образ Спаса Нерукотвоворного с клеймами, иллюстрирующими утренние стихиры, для ц. Ильи Обыденного: http://expertmus.livejournal.com/87846.html

В 1678 г. Ушаков был пожалован в московский дворянский список. В 1681 г. Симон Ушаков поновил чтимую икону Богоматери Казанской в Высокопетровском монастыре. На ней была надпись, воспроизведенная в 1774 г.: “7189 года поновил Симон Федороф Ушакоф при архимандрите Иосафе”.

В июне 1683 г., по указу царей Иоанна и Петра Алексеевичей, Симон Ушаков с десятью иконописцами был у письма икон в Новодевичьем и Донском монастырях.

Спас на троне, с припадающими Иоанном Предтечей и апостолом Петром . 1683-1984 гг. Смоленский собор Новодевичьего монастыря, местный ряд иконостаса. 168 х 102.

Внизу иконы подпись: “719- … писал Симон Федоров сын по прозванию Симон Ушаков с товарищи”.

См. также статью «Путин вернул Церкви Иверскую икону - «сакральная жертва» или замаливание грехов ?»: http://echo.msk.ru/blog/expertmus/886083-echo/

1685 г. датируется последнее известное произведение Ушакова - икона “Тайная вечеря” из Успенского собора Троице-Сергиева монастыря…

Тайная вечеря .
1685 г.
44 х 61.
Инв. 4226. см.
Помещалась над царскими вратами в иконостасе Успенского собора Троице-Сергиева монастыря. На нижнем поле надпись белилами: "7193 го писал Симон Федоров сын Ушаков".

Скончался Симон Ушаков 25 июня 1686 г. Об этом говорится в справке на челобитную одного левкащика, просившегося в иконописцы: “Симон Ушаков. И в прошлом во 194 году июня в 25 де(нь) он Симон умре” (Успенский 1910). Погребен в московском Знаменском монастыре, монахами которого были отец и дяди художника.

В документе н. XVIII в. упоминается как чудотворная икона Спас Нерукотворный письма Симона Ушакова…

Великий Четверг Новозаветные сюжеты в живописи Тайная вечеря Когда же настал вечер. Он возлег с двенадцатью учениками и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли. Господи? Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня; впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал. И когда они сели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего. (Мф. 26:20-29) Три важнейших события произошли на Тайной вечере, последней трапезе Иисуса Христа с учениками: предсказание Христом предательства Иуды, установление обряда причащения и омовение им ног учеников. События эти сопровождались определенными действиями участников вечери - действиями, реконструировать ход которых можно, сопоставив рассказы всех четырех евангелистов. Как главные моменты этой вечери, так и ряд их деталей нашли отражение в живописи и получили свою интерпретацию. Если отделить в этом перечне сюжет Омовение ног ученикам как самостоятельный, то два других момента евангельского рассказа - предсказание предательства и установление Евхаристии - образуют два основных типа изображений Тайной вечери, которые принято именовать соответственно историческим и литургическим (или символическим). Принимая такое деление, рассмотрим эти два типа изображений, поскольку в разные эпохи господствовал то один, то другой из них. Итак, историческая Тайная вечеря акцентирует момент предсказания предательства Иуды, литургическая Тайная вечеря - сакраментальный характер установления Евхаристии Историческая Тайная вечеря Естественно, что в связи с порядком совершения ветхозаветной пасхальной трапезы возникает вопрос о порядке занимавшихся апостолами мест во время последней трапезы с Христом. Скудость данных, приводимых евангелистами, не позволяет сказать что-либо определенное по этому поводу. Известно лишь, что ближе всех к Христу находились Иоанн, Петр и Иуда. есто за таким столом являлось самым почетным (за прямоугольным столом, каким он стал изображаться в более позднее время, такое место - посередине). Поза лежа считалась во времена римского правления признаком человека свободного и больше соответствовала празднованию еврейской Пасхи - праздника Исхода, то есть освобождения из египетского плена (в XVII веке такое положение учеников за столом воскресил Пуссен). Однако участники трапезы могли быть изображены и сидящими - эта поза при вкушении пищи более древняя. Древнехристианские изображения катакомбного периода были переняты художниками раннего Средневековья: сохраняется D-образный стол, лежащие вокруг него Христос (слева) и ученики; на столе хлебы и блюдо с рыбой (или двумя рыбами; рыба - древнейший символ Христа). Сколько учеников было на Тайной вечере? Число и состав участников трапезы на древнехристианских изображениях могут колебаться: учеников от двух до семи; кроме мужчин (учеников?), иногда присутствуют женщины и дети, к тому же могут изображаться даже слуги. Но при анализе таких изображений невольно возникает вопрос: Тайная ли это вечеря или традиционное языческое застолье (причем всем своим видом изображенные часто свидетельствуют, что застолье это веселое)? В ряде случаев окончательно решить этот вопрос бывает весьма затруднительно, а порой и невозможно. В западном искусстве не раз встречаются изображения исторической Тайной вечери с одиннадцатью (вместо двенадцати) учениками, то есть без Иуды. Это требует более тщательно исследовать вопрос: присутствовал ли Иуда в момент установления Евхаристии? Такой вопрос, естественно, возникает, если сопоставить рассказы первых трех евангелистов с рассказом Иоанна. Последний утверждает, что Иуда во время вечери ушел. Если опираться на свидетельства синоптиков, то создается впечатление, что Иуда присутствовал на вечере от начала до конца и, следовательно, был при установлении таинства Причастия и из рук Христа причастился святых таинств. Сопоставление же всех четырех Евангелий (они, как мы знаем, дополняют друг друга), однако, убеждает, что Иуда присутствовал при омовении ног, что он удалился тотчас же после обличения его и обращения к нему Иисуса со словами: "Что делаешь, делай скорее" и что при прощальной беседе он не присутствовал. Вопрос в значительной степени проясняют аргументы известного комментатора Евангелия Б. Гладкова. Он пишет: "Читая Евангелие Иоанна (13:1-30), приходишь к несомненному заключению, что обличение Иуды по...

Ушаков Симон Федорович (1626-1686) - русский иконописец, с чьим творчеством связан последний этап развития иконописи Московской Руси. Иконопись У. Несомненно разлагающаяся и изживающая себя. Но, если на Западе, прежде всего в произведениях Джотто, происходила еще далекая от завершения трансформация иконописи в светскую живопись, то на отечественной почве, в том числе и у У. Трансформации в обозначенном направлении не было даже в намеке.

Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к иконографическому типу Троицы ветхозаветной. На этот раз речь пойдет о «Троице» уже не из XV , а из XVII века. Очевидно, что ее художественные достоинства нет никакого смысла сравнивать с достоинствами «Троицы» Андрея Рублева. По своему уровню эти произведения не сопоставимы. И все же и одно, и другое произведение - иконы. Причем ушаковская «Троица» неизмеримо проигрывает рублевской именно в этом качестве. В ней появляются черты, подрывающие ее иконность, делающие «Троицу» У. произведением на грани иконы и чего-то радикально иного. В сопоставлении с рублевской она неприятно поражает даже самый невзыскательный взгляд своей перегруженностью. На ней много изображено такого, без чего обошелся Рублев и что разрушило бы замечательную целостность и гармонию его произведения. Начать с посуды стола, за которым восседают три ангела. Ее не просто много, но и выписана она ярко, со вкусом. Размещена посуда на скатерти, в свою очередь украшенной богатым орнаментом, как, впрочем, и кресла ангелов. Если учесть еще и сосуд, стоящий на подносе в ногах двух ангелов, то их трапеза действительно выглядит обставленной со всей роскошью и торжественностью. Ангелы не то чтобы теряются среди окружающей их утвари, но она не оставляет их всецело обращенными друг к другу. Создается впечатление, что они собрались вместе для чего-то третьего, а не ради самих себя, совместного пребывания в общении - любви. Еще более уводит от впечатления обращенности ангелов друг на друга задний план иконы. Он двойственен, так как в нем соприсутствуют «культура» и «природа». Первая как некоторое храмовидное сооружение, архитектуры не столько условной, сколько фантастической, как это часто бывает в ренессансной живописи. Заимствование Симоном Ушаковым своего храма-дворца у западных художников несомненно. Достаточно обратить внимание на колонны коринфского ордера, явно полюбившиеся Ушакову. Не менее храма-дворца из иконописной цельности и «иероглифичности» при обозначении фона иконы выбивается расположенное в правом верхнем углу иконы дерево. У него настоящая густая крона и мощный ствол и ветви. Особенно обращает на себя внимание дерево напряжением ствола, находящегося на склоне горы, откуда его наклон влево и вместе с тем неподатливость тому гнущему к низу положению, в котором ствол вырос.

Обставленные всякого рода утварью, едва ли не теснимые природным и культурным фоном ушаковские ангелы кто угодно, только не триединый Бог, пребывающий в реальности Своего внутрибожественного бытия. Да и божественные ли это существа? В их сакральности трудно усомниться. Об этом говорит не по-земному величественный облик ангелов, а не только впрямую указывающие на сакральность нимбы и крылья. Но на этот раз крылья придают ангелам оттенок сказочности. Они прописаны в таком ритме, что соответствуют позам ангелов, которые, несмотря на свою весомость и плотность, воспринимаются крылатыми существами, способными к полету «человеко-птицами». На что-либо подобное в ангелах рублевской «Троицы» нет и намека. Их крылья невесомы и совершенно условны. Своей золотисто-желтой бесплотностью они скорее обозначают надмирность ангелов, чем непосредственно прикреплены к ним. Потому у Рублева и намека нет ни на каких «человеко-птиц» в ушаковском стиле, а следовательно, ничего нет и от сказочности и фольклорности. Ушаков же написал некоторые сказочные существа, то ли из мира фантастического дворца-храма, то ли из мира таинственного дерева-горы. В любом случае, они пришли из некоторой реальности, в которой обитают, в другую реальность, где непосредственно нам предъявлены, где их чествуют со всей возможной роскошью. И если даже ангелы - существа из одного мира, пускай особого, сказочного, даже сакрального, прибывшие в другой мир, их божественность не достигает полноты, когда тварный мир расступается и отступает в их присутствии, обнаруживая свою вторичность, производность и несущественность перед теми, кто есть завершенная полнота бытия. В лучшем случае, ушаковские ангелы - это существа, образующие божественность мира как его средоточие, но на свое собственное, обращенное на себя божественное бытие.

На это, в частности, указывает безличность ангелов. И сказанному ничуть не противоречит бо льшая прописанность ангельских ликов у Ушакова по сравнению с Рублевым. У него они начинают тяготеть к портретной изобразительности. Вот только «портрет» каждого ангела очень мало отличим от «портретов» других ангелов. И это несмотря на известную характерность ангельских ликов, определенность их черт. Ушаковская «Троица» в итоге сильно отдает тройничеством. В ней решительно не хватает объединенности ангелов единым внутренним движением, у каждого из которых оно проявляется по-своему, привнося нечто свое в общее согласие любви. И дело ничуть не спасает наличие внешнего ритма соотнесенности фигур, приближенного к ритму рублевской «Троицы». У Ушакова каждый из ангелов-тройников задумался о чем-то своем, погрузился в себя. Но его «в себе» при этом такое же, как и у двух других ангелов. Поэтому ушаковские ангелы и уединенны, не образуя никакой троичности, и в то же время троичны, когда их троичность есть тиражирование одного и того же лица. Уже одно это обстоятельство исключает настояющую «портретность» ангелов, какое-либо движение в его сторону.

Ушаков явно испытал влияние западной живописи, оно сказывается у него прежде всего в заднем плане иконы с ее «природой» и «культурой». Но также и в лицах ангелов. Однако влияние это вовсе не размыкает иконописи Симона Ушакова в сторону живописи. Живопись - о человеческом мире, увиденном человеческим взором. Между тем, никакого человеческого или очеловеченного мира в иконе Ушакова не возникает. Иконописность под ушаковской кистью разлагается и разрушается, но вовсе не выстраивается на каких-либо новых основаниях чего-либо послеиконописного. Сказочность и фольклорность - явно не те реалии, которые могут прийти на смену иконописности. Сами по себе они принадлежат низовой, прежде всего, крестьянской культуре. Их, конечно, можно обыгрывать в своих новых целях в послефольклорном творчестве. Как это имело место, например, у ренессансных гуманистов, полными пригоршнями черпавшими в фольклоре при создании новеллистики. Однако фольклорность гуманистами обыгрывалась при решении вовсе не фольклорных задач. Были ли таковые у такого крупного иконописца, каким был Симон Ушаков? Утвердительный ответ на этот вопрос вряд ли возможен. Ушаков, как мог, пытался оживить оскудевающую ресурсами иконопись, вдохнуть в нее новую жизнь и для этого вводил в свои иконы новые реалии, заимствовал их из западной живописи. Сам же иконописный канон, когда он как таковой не разрушался, воспроизводился в духе, близком к фольклорному, от чего становился пустым и условным, формой чисто внешней, а не внутренней и животворящей. В «Троице» Симона Ушакова икона именно заканчивается, а не переходит в иное послеиконное изобразительное творчество.

В ней легко усмотреть появление языческих элементов. Однако их значение не стоит преувеличивать. Ведь и сказка тоже обыгрывает в своих истоках безусловно языческие реалии, этим нисколько не способствуя повороту к язычеству. Сказка уводит человека из мира повседневности и обыденности в мир чудесного, в мир исполнения желаний, в которое, впрочем, ни рассказчик, ни слушатель не верят ни в малейшей степени. На свой лад нечто подобное происходит и в иконе. Сказочно-фольклорные, исходно языческие тем самым реалии, нужны иконописцам XVII века, таким как Симон Ушаков для того, чтобы наполнить икону жизнью, увлечься самому и увлечь других ею. Увлечь, то есть придать иконе торжественность и благолепие, теперь неотъемлемые от роскоши как внешнего замещения оскудевающих внутренних ресурсов. Иконы в ушаковском стиле действительно украшали интерьеры храмов, так же как украшал их непомерно обильный и простодушно-затейливый храмовый декор экстерьера. И в интерьере, и в экстерьере храм при этом оставался православно-христианским. Церковь нимало не секуляризовалась, но черпала для своей сохраняющейся церковности уже не из самое себя, не из своего церковного опыта, умозрений и подвига христианской жизни, тем более не из откровений богоприсутствия, а из внешних церкви и до поры до времени совместимых с ней реалий.

Выразительным примером уже окончательной и довершенной декоративности, фольклорности и сказочности иконописи У. Может служить его икона «Тайная вечеря». В ней более всего поражает и озадачивает приоритет изображения всякого рода утвари над изображением Иисуса Христа и апостолов. Они пребывают буквально в обрамлении реалий интерьера, который удачно дополняют одеяния присутствующих на Тайной вечере. Наконец, особую яркость и красочность иконе придают нимбы. Сочетания их золотистого цвета с алым, голубым, зеленовато-коричневым цветами создают впечатление праздничного ритуального действия, лишенного всякого намека на драматизм. Общее настроение иконы покой, в который погружены полные достоинства и благолепия существа сакрального ряда. Впрочем, не в первый и не в последний раз их сакральность сближена со сказочностью. Перед нами в «Тайной вечере» «пир богов» или божественных, они же сказочные, существ. Даже Иуда не выпадает из общего лада и строя. Он не так красочен как другие участники «пира», что компенсируется изысканным сочетанием цветов его одежд. Видимо, надо быть очень простодушным христианином с его обрядоверием, чтобы увидеть в иконе У. действительно Тайную вечерю.

Литература:

1.Ананьева Т. А. Симон Ушаков. Л., 1971.

2.Грабарь И. Э. Симон Ушаков и его школа. Т. 4. История русского искусства. М., 2010.

3.Кочетков И. А. Словарь русских иконописцев XI - XVII вв. М., 2009.

4.Любимов Л. Д. Искусство Древней Руси. М., 2004.

5.Муратов П. П. Русская живопись до середины XVII в. История, открытия и исследования. СПб., 2003.

6.Смирнова Э. С. Симон Ушаков: византизм и европейские импульсы.// Русское искусство между Западом и Востоком. М., 1997.

Борис ШЕВАТОВ

Удивительные, почти детективные истории порой происходят с иконами. Так, после революции, в 20-е годы, случайно под дровами у собора Саввино-Сторожевского монастыря были найдены три иконы "Звенигородского чина" кисти Андрея Рублева. К счастью, подобных происшествий с ушаковскими иконами из Николо-Угрешского монастыря не произошло, они лишь надолго выпали из поля зрения любителей древнерусского искусства. После закрытия Угрешской обители в 1925 году чудом уцелевшие иконы царского изографа поступили в фонды Государственного исторического музея (ГИМ), где хранятся по сей день. Недавно самая известная из них наконец заняла почетное место в вышедшем каталоге русских икон из собрания ГИМ. Материал, предлагаемый читателю, посвящен малоизвестному эпизоду биографии Симона Ушакова и истории появления его работ на Угреше.

Симон Ушаков. Спас Нерукотворный, 1670 год.

Симон Ушаков. Вседержитель на престоле. 1672 год. В 1920-е годы икона поступила из Николо-Угрешского монастыря.

Симон Ушаков. Тайная вечеря, 1685 год.

Пятиглавая церковь Троицы в Никитниках (Никитников переулок в Москве).

ЗОЛОТЫХ И СЕРЕБРЯНЫХ ДЕЛ ЗНАМЕНЩИК

Имея от господа Бога талант иконописательства, врученный моему ничтожеству, не хотел я его скрыть в землю, чтобы не принять за то осуждение... Симон Ушаков. Слово к любителям иконного писания

Угрешский монастырь, любимое государево богомолье, в "бунташном" семнадцатом веке был нередко местом ссылки опальных подданных. За эти стены и башни заточили после суда вождей старообрядчества, а годом ранее, в 1665-м, туда под присмотром пристава привезли Симона Ушакова, царева изографа...

Происходил знаменитый московский иконописец из потомственных дворян. По-видимому, в юном возрасте Симон получил серьезную художественную подготовку, основательно освоил искусство "знамения" (рисования). Только этим можно объяснить тот факт, что всего двадцати двух лет от роду он был принят "жалованным" царским мастером Серебряной палаты при Оружейном приказе в Кремле. А вскоре его именовали не иначе, как "золотых и серебряных дел знаменщик и иконописец".

Талантом Ушаков обладал многогранным. Он делал эскизы для предметов церковной утвари и дворцового обихода, сочинял узоры для рукоделий, рисунки для ювелирных украшений, чертил и раскрашивал карты, рисовал державных орлов в клеймах на мушкетах, а на ножах по серебру - зверей, птиц и травы, расписывал в Рождественские праздники стены царской комнаты. Все делал мастерски, а главное - стремясь понять природу и суть человека, передать своеобразие изображаемого. Неслучайно художник сравнивал живопись с зеркалом, обладающим чудной тайной отражать реальность жизни, как она есть.

В архивах того времени сохранились любопытные сведения о работе Симона Ушакова в Серебряной палате. Из расходной книги Царицыной Мастерской палаты за 1649 год узнаем, чем занимался мастер, какое денежное вознаграждение получил за свой труд. "А знаменил он покровце под шитье, Спасов Нерукотворенного образ, да на покровце жь Николая Чудотворца образ. Апр. 27, даны ему 29 алтын..."

"Знаменил", то есть рисовал, Симон образы святых на сосудах церковных, на дробницах. (В Толковом словаре В. Даля слово "дробницы" означает: чеканная бляха или украшение на облачении и шапке архимандрита.) А тут требовались особое знание рисунка, вкус и самостоятельное творчество. Расписывал мастер фресками храмы, делал эскизы для знамен, монет и украшений. Обращался изограф и к рисованию с "живства", то есть с натуры.

Нужно вспомнить, что в то время иконописцы писали лики святых по готовым прорисям. Симон Ушаков сам был мастером рисунка и прекрасным иконописцем: неслучайно в Москве имел славу первого иконописца. В свои иконы он вводил портретные изображения и пейзажи. Именно с его творчеством связывают постепенный переход от средневековой иконописи к светской реалистической живописи.

Со временем художника перевели в Оружейную палату, где он встал во главе царских мастеров и образовал школу иконописцев.

ПО УКАЗУ ВЕЛИКОГО ГОСУДАРЯ

Кажется, о Симоне Ушакове немало написано. Однако до сих пор остаются неизвестными некоторые факты его жизни.

Вернемся к печальному 1665 году, когда появились в делах Оружейной палаты черновые "памяти" - служебные записки, где говорилось о двух разных монастырях, о Николо-Угрешском и Покровском, что на Убогих домах, за Земляным валом, у Покровской заставы. Оба назначались местом заключения Ушакова.

В черновой "памяти" было сказано: "По указу великого государя послан к вам в монастырь под начал Оружейной палаты иконописец, Симон Ушаков, с приставом Григорием Ивановым и как к вам се память придет, а пристав Григорий того иконописца к вам привезет, и вы бы того иконописца Симона, у пристава приняв, держали под началом, до указу великого государя".

Из двух таких записок одна была написана строителю Покровского монастыря, старцу Кириллу, другая - угрешскому игумену Викентию. Конечно, власти могли отправить художника под надзор и в Покровский монастырь, где одно время держали под стражей раскольников. Но думается, что местом его ссылки стала Угреша. Во всяком случае, факты говорят о том: с XVII века в Никольском соборе на Угреше хранились несколько икон кисти Ушакова, причем одна из них написана художником именно в 1665 году.

Иконописные образы царского изографа, включая и те, которые он писал для царской семьи, обычно тесно связаны с его биографией, с храмами и обителями, близкими ему. Лучшие его иконы украшали иконостас Грузинской церкви в Китай-городе, где жил художник, храмы Троице-Сергиева и Новодевичьего монастырей. По его эскизам изготовлены царские врата в одной из церквей Флорищевой пустыни, под Гороховцом, настоятелем которой был его родственник Илларион, позднее митрополит Суздальский и Юрьевский.

И все-таки, каковы причины того, что большого мастера и живописца ссылают в загородный монастырь? Существовала версия, что причиной стала гравюра "Семь смертных грехов", где иконописец изобразил обнаженную натуру. Однако изображение обнаженных фигур и прежде допускалось в русской иконописи. Вспомним иконы Марии Египетской, Алексея - Божьего человека.

Шестидесятые годы ХVII столетия - время сложное. Возможно, в кругу друзей Симон Ушаков с сочувствием отозвался о старообрядцах. А любое неосторожное слово тогда могло вызвать царский гнев. Так что причину для опалы найти было легко, хотя государь и благоволил к талантливому художнику.

Правда, режим содержания Ушакова на Угреше нельзя назвать суровым. Обычно вслед за ссыльными шло указание, как содержать провинившихся, чтобы "дурна над собой никакого не сделали", или наставление о том, чтобы "корму давать как и прочим колодникам". Ни о чем таком в памятной записке не сказано. И трудно представить, что настоятель Николо-Угрешского монастыря, игумен Викентий, не воспользовался услугами опального царского мастера, чтобы "искусно украсить" монастырские государевы палаты, которые часто посещал богомольный царь Алексей Михайлович. Точно неизвестно, сколько времени пробыл Симон Ушаков в Никольском монастыре. Во всяком случае, с апреля 1665 года по сентябрь 1666 о нем нет никаких сведений в архивах Оружейной палаты.

Увольнение от дел изографа Оружейной палаты и ссылка в монастырь не могли обрадовать боярина Богдана Матвеевича Хитрово, под началом которого находились лучшие кремлевские мастера. Любимец царя, отличавшийся веротерпимостью, он наверняка не раз молвил слово за ссыльного. Авторитет приближенного боярина был высок; барон Майерберг, близко наблюдавший обычаи царского двора, писал о Хитрово: "Множеством оказанных ему милостей Алексей Михайлович заявляет свое уважение к его военной и гражданской известности".

С сентября 1666 года наконец снова появляются сведения о занятиях Ушакова на царской службе, о наградах, полученных им наряду с другими иконописцами. Царские заказы, личные пожелания самого Тишайшего талантливый мастер выполнял не только в Оружейной палате Кремля, но и в своем доме, который со временем превратился в мастерскую и иконописную школу.

ИКОНОПИСНЫЕ ОБРАЗЫ СИМОНА УШАКОВА

Догадку о ссылке художника в Угрешский монастырь косвенно подтверждает исследователь Г. Филимонов. В семидесятые годы XIX столетия он писал, что в Николо-Угрешской обители хранятся две иконы с подписями Симона Ушакова. Первая с изображением Алексея - Божьего человека, отмеченная 1665 годом (вклад дьяка Богдана Силина). Внизу на иконе надпись: "лета 7172 писал изограф Пимен Федоров по реклу (то есть по прозванию. - Б. Ш.) Симон Ушаков. По обещанию дьяка Богдана Силина". Вторая - местная из древнего Никольского собора, изображавшая Спаса Всемилостивого (1672 год).

Известно, что за свою творческую жизнь Ушаков неоднократно обращался к образу Спаса Вседержителя: он писал его в разные годы для Новодевичьего и Троице-Сергиева монастырей. Неслучайно художник В. Гурьянов, реставрировавший ушаковские иконы в 1907 году, говорил об удивительном сходстве образа Спаса из Троице-Сергиевой лавры с более ранней угрешской иконой.

Недавно мне посчастливилось увидеть замечательное творение из Николо-Угрешс кого монастыря в одном из хранилищ Исторического музея - икону (размер: 140х97,5 см) в прекрасном состоянии. Художник изобразил Спаса Вседержителя сидящим на престоле в красных царственных одеждах (см. фото на стр. 91). Правой рукой Спаситель благословляет, а левой придерживает Евангелие. Образ удивительной внутренней силы. Черты лица Господа спокойные, величественные. Серебряная риза оклада не сохранилась, однако внизу рукой Ушакова написано: "Лета 7180 писал сей образ царев писец Пимен Федоров по прозванию Симон Ушаков, при игумене Викентии, при келаре, старце Софронии, при казначее Черном диаконе Дорофее..."

Любопытно, что подробно перечислены имена угрешских священников. Возможно, это дань уважения иконописца к заказчику, возможно, - свидетельство его дружеского расположения к монастырю. Икона Спаса Вседержителя была написана спустя семь лет после ссылки Симона. Это время, когда мастер давно уже вернулся к обычной жизни, к делам в Оружейной палате и иконописанию. Не исключено, что с обителью его все-таки связывало нечто большее.

Если заглянуть сегодня в Никитников переулок, мы окажемся в тех местах старинной Москвы, где жил Ушаков. До сих пор стоит здесь пятиглавая церковь Троицы, украшенная русским узорочьем. Белокаменные наличники окон и порталы церкви удивляют диковинными птицами и затейливым растительным орнаментом. До наших дней в Троицком храме сохранились древние фрески. Совсем неподалеку от храма находится трехэтажное здание ХVII века с маленькими оконцами и предельно простыми наличниками. Верхние этажи постройки раньше были жилыми, а в подклете располагались сводчатые палаты с сенями. Палаты эти принадлежали Симону Ушакову, здесь и была его знаменитая иконописная мастерская.

Кстати, Угрешское монастырское подворье располагалось неподалеку от Китай-города, и кто-то мог навестить художника по просьбе игумена Викентия и заказать икону Спаса для Никольского собора. Уже тогда современники признавали художественное значение творений Ушакова, а, к примеру, его икону Успения Богородицы из Флорищевой пустыни считали чудотворной. Так или иначе появление ушаковских икон на Угреше, долгие годы украшавших обитель, было делом неслучайным.

Иллюстрация: «Симон Ушаков. Спас Нерукотворный, 1670 год.»

Икона происходит из Троицкого собора Александровской слободы. Хранится в Оружейной палате. Слева внизу на поле есть полустертая надпись. Читается: "... писал Пимен Федоров зовомый Симон Ушаков".