Лакан биография. Жак Лакан
| Словник : Герберский - Гогенлоэ . Источник: т. 5 (1916): Герберский - Гогенлоэ, с. 393-397 (скан · индекс ) Другие источники : МЭСБЕ : ЭСБЕ : |
Гмелин , Иоганн Георг , натуралист, отчасти также физик и химик. Второй сын тюбингенского аптекаря, одного с ним имени, бывшего отличным знатоком не только своей специальности, но и химии, металлургии и пробирного искусства, Г. родился 12 августа (по Meusel"ю, 12 июня) 1709 г. в Тюбингене. В университете того же города на медицинском факультете было получено им и высшее образование. Там же приобрел он и ученые степени, для получения которых им защищались диссертации в 1725 г. "De glandularum mesenterii actione in chylum retardativa" и в 1727 г. "Examen acidularum deinacensium atque spiritus vitrioli volatilis ejusdemque phlegmatis per reagentia". Сделавшись таким образом доктором медицины, он в том же 1727 г. отправился по совету Бюльфингера на свой счет в Петербург для того, чтобы по собственному желанию работать при Академии Наук. Здесь первым его делом, по приезде в Петербург 19/30 августа, было деятельное участие в приведении в порядок Императорской кунсткамеры и натурального кабинета. Так, им был тогда составлен уцелевший до настоящего времени каталог минералогического музея Академии, которым позднее пользовался Ломоносов при составлении своего труда, изданного Академиею Наук под заглавием "Musaei Imperialis Petropolitani vol. I. Pars tertia qua continentur res naturales ex regno minerali". В то же время академик Буксбаум избрал его своим помощником в деле издания "Centuriae plantarum" и при составлении ботанических статей для издаваемых Академиею Commentariorum. Кроме этих занятий, он работал еще и над изучением произведений и явлений окружающей природы, совершая для этого экскурсии в окрестностях Петербурга и поездки в другие места Ингерманландии. Труд Г., предлагаемый им Академии без всяких требований вознаграждения, не остался, однако, неоплаченным, хотя и в очень скромных размерах. Ему было постановлено выдавать по 10 рублей в месяц, при бесплатных помещении и отоплении. Членом Академии в звании профессора химии и натуральной истории он сделался по предписанию президента Академии Блюментроста только с 22 января 1731 г. Первое его ученое сообщение "De historia lapidum figuratorum circa Duderhofium" было сделано однако же ранее, именно в заседаниях Академии 8, 11 и 15 декабря 1730 г. В то же время, именно в заседании 22 декабря, состоялось также и постановление о помещении в первый раз в Комментариях Академии мемуара Гмелина "De radiis articulatis lapideis" ("Commentarii Academiae Imperialis Scientiarum Petropolitanae". Tomus III. Petropoli, 1732. P. 246-264). В следующем 1732 г. ему уже было поручено произнесение речи в торжественном публичном заседании Академии Наук 2 февраля. Установленный академическими обычаями эпохи ответ от имени Академии на эту речь, озаглавленную "De ortu et progressu Chymiae et quantum in examinandis metallis ea profecerit, et quid ex indagatione corporum chymica concludi queat, ad eorum delegenda principia", был возложен на сделавшегося впоследствии знаменитым математика Эйлера. К сожалению, как эта речь, так и ответ на нее Эйлера, в печати не появились. Затем до второй половины 1733 г. Гмелиным были прочтены в заседаниях Академии следующие четыре мемуара, из которых удостоились появления в печати только первый и третий: "De augmento ponderis, quod capiunt quaedam corpora, dum igne calcinantur" (Comment. T. V. 1738. P. 263-273. Читано 9 апреля 1731 г.); "Historia morbi et sectionis anatomicae feminae alicujus paulo ante mortuae" (чит. 24 августа 1731 г.); "De salibus alkalibus fixis plantarum" (Comment. T. V. P. 277-294. Чит. 17 декабря 1731 г.); "Observatio de vermibus cum pluvia in terram lapsis Revaliae" (чит. 6 марта 1733 г.). К начальному периоду учено-литературной деятельности Г. относится также и его участие в популярно-научной литературе. Им были помещены в издаваемых Петербургскою Академиею Наук на русском и немецком языках "Примечаниях на Ведомости" следующие статьи: в 1731 г. "О Алхимии" (стр. 85-111, 127-145 и 149-167) и "О делании фарфора" (стр. 309-317 и 321-328) и в 1733 г. "О местах, огнь из себя выбрасывающих" (стр. 41-65).
Как натуралист Г. был избран Академиею Наук в число членов организуемой правительством в 1732 г. экспедиции в Камчатку. Перед отъездом экспедиции из Петербурга Гмелин в заседании 3 июля 1733 г., прощаясь с Конференцией, передал ей на хранение первый и третий из названных сейчас четырех мемуаров и, кроме них, еще следующие свои труды: 1) "Theses de historia naturali studiosis Kamtschatkam proficiscentibus dictatae"; 2) "Praelectiones chymicae" ; 3) "Von denen Vampyren"; 4) "Oratio publice recitata"; 5) "Figurae 5 pictae"; 6) "Catalogi mineralium in Museo Imperatorio а Gmelino elaborati". Выехав из Петербурга 19 августа 1733 г. и следуя по Волге от Твери до Казани и через Тобольск, Иртыш, Обь, Томь, Енисейск, Красноярск, Иркутск, Селенгинск, Ангару, Байкал, Китайскую границу, Нерчинск, Аргунь, опять Иркутск, путешественники достигли 11 сентября 1736 г. Якутска. Здесь 8 ноября в доме, занимаемом Гмелиным, произошел пожар, при котором погибли все находившиеся у Гмелина вещи и в числе их оригиналы рисунков, уже посланных в Петербург, и, кроме них, около 100 новых, чучела зверей и птиц, образцы. грибов, книги по естественным наукам, инструменты и рукописи. Последние содержали в себе: "Историю стран забайкальских", "обсервации", которые Г. "чрез три года и больше о птицах, рыбах, четвероногих, змиях и мухах с прилежным старанием сочинил", описания грибов и, наконец, "Протокол или записная книга наша дорожная". По получении от Гмелина донесения о происшедшем с ним несчастии Сенат и Академия немедленно выслали ему все нужные инструменты и книги. В Якутске Г. оставался до осени 1737 г. и затем провел зиму в Киренске. Весною 1738 г. он приехал в Иркутск, из которого в августе отправился в Енисейск, где пробыл в течение года, воспользовавшись этим временем также для поездки в Мангазею или Туруханск. Далее, проведя зиму 1739-40 гг. в Красноярске, он был в 1741 г. в Томске и Таре. 24 июля 1742 г. Г. получил, наконец, последовавший вследствие его усиленных ходатайств указ об освобождении его от поездки в Камчатку и о разрешении ему возвратиться в Петербург. Посетив после этого Тюмень, местности пограничные с Башкирией, Течинскую слободу, Краснослободск, Далматов монастырь, Верхнеяицкую крепость, Екатеринбург и Верхотурье, Г. 16 февраля 1743 г. возвратился в Петербург. Итак, в Камчатке, составлявшей главную цель экспедиции, он не был. Причинами его уклонения от этой цели были затруднения, создаваемые злоупотреблениями сибирских воевод и канцелярий, и ясно выраженное стремление начальника экспедиции Беринга обращаться со входящими в состав экспедиции академиками, как с подчиненными.
В состав переписки Гмелина с Академиею во время его путешествия входили иногда и присылаемые им в более или менее обработанном виде статьи. Из них более значительными были: 1) "Метеорологические наблюдения во время переезда от Твери до Казани с 27 сентября по 20 октября 1733 г. и затем в начале 1734 г. в Екатеринбурге и Тобольске"; 2) "Оbservationes in historiam naturalem"; 3) "Beschreibung derer Gruben, Schürfe, Erze und des Schmelz-Wesens bey den Argunischen Silber-Werken"; 4) "Index seminum aestate anni 1737 collectorum"; 5) "De frigore et calore glaciei, nivis et aquae" (Comment. T. X. 1747. P. 303-325. Получено в заседании 26 января 1739 г.); 6) "Index seminum ad Jeniseam fluvium et quidem in superiore ejus regione а. 1739 collectorum".
Самыми крупными из результатов сибирского путешествия Гмелина были два его сочинения: считавшаяся в свое время классическою в литературе ботаники "Flora Sibirica sive historia plantarum Sibiriae" (1747-1769; 4 тома in 4°) и "Reisen durch Sibirien von 1733-1743" (4 Bde. 8°. Göttingen. 1751-52). Первый том (CXVI+221 стр. и 50 таблиц чертежей) первого из этих сочинений был представлен автором в Академию 17 февр. 1746 г. Второй (ХХХІІІ+240 стр. и 98 таблиц чертежей), высланный автором уже из-за границы, был напечатан в 1749 г., а два последние: третий (XI+276 стр.) и четвертый (214 стр.), как доставленные уже после смерти автора, вышли в свет соответственно в 1768 и 1769 гг. без чертежей и при участии в их издании и редактировании племянника автора, Самуила Готлиба Гмелина. Второе сочинение, изданное также в 1767 г. в Париже в переводе на французский язык (в двух томах in 8°), вызвало в России большое неудовольствие, как заключающее в себе насмешливые отзывы о русском народе и его вере, а также и суждения о предметах, к сочинению совсем не относящихся. В России того времени это сочинение, действительно, не могло бы появиться без значительных сокращений.
После возвращения из Сибири главным предметом работ Г. должны были сделаться, понятным образом, разработка привезенных из путешествия материалов и, как ее следствие, составление сочинений, из которых на первом месте стояла "Flora Sibirica". Другими его произведениями того же рода, относящимися к этому времени, были следующие: 1) "Mus aquaticus exoticus Glus. Auctar". (Raii Syn. Quadrup., p. 217. Russ. Выхухоль) (Novi Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae. Tom. IV. Petropoli, 1758. 4°. P. 383-388); 2) "Rupicapra cornubus arietinis. Russ. Степной баран. Chalmucc. Argali" (ibidem, p. 388-392); 3) "Descriptio animalis moschiferi, Kabarga dicti" (ibidem, p. 393-410; предложена вместе с предыдущими к напечатанию проф. Мюллером в заседании 11 мая 1758 г.); 4) "Animalium quorundam quadrupedum descriptio" (Nov. Comment. T. V. 1760. P. 338-372). Первые три из этих статей появились в виде извлечений также и на русском языке под заглавиями: 1) "Выхухоль, по-лат. Mus aquaticus exoticus, Клюзия прибавление и Раия синопсис четвероногих" (Содержание ученых рассуждений Императорской Академии Наук, изданных в четвертом томе Новых Комментариев". 4°. СПб., 1754. Стр. 53-58); 2) "Степной баран, по-лат. Rupicapra cornibus arietinis, по-калмыцки аргали" (там же, стр. 58-67); 3) "Описание мскусового зверя, по-русски кабарга называемого" (там же, стр. 68-76). В заседаниях Академии в рассматриваемое время Г. ограничился только одним сообщением, избрав для него в заседании 9 апреля 1744 г. рассуждение под заглавием "Plantarum quarundam rariorum aut adhuc incognitarum descriptiones absque figuris".
Решив скоро после своего возвращения в Петербург оставить Россию, Г. 7 декабря 1744 г. подал прошение об увольнении из Академии. Отпустить его, однако же, не хотели, и дело вследствие этого затягивалось. Потеряв наконец надежду когда-нибудь добиться исполнения своего требования, основанного на заключенном с ним условии, Г. решил подписать предложенный ему 1 июля 1747 г. новый контракт, обязывающий его оставаться на действительной службе Академии еще 4 года, но разрешающий ему годовой отпуск. Этим последним условием Гмелин и воспользовался для того, чтобы отказаться от исполнения навязанного ему контракта. Отправившись в том же 1747 г. в разрешенный ему отпуск, он назад не вернулся.
На родине Г. был назначен в 1749 г. ординарным профессором ботаники и химии в Тюбингенском университете. Он умер 20 мая 1755 г. в Тюбингене. Более, чем через сто лет после его смерти Петербургская Академия Наук издала часть его обширной переписки, собранную в книге под заглавием "Ioannis Georgii Gmelini, M. - Dr., Academici et Professoris quondam Petropolitani, deinde Chemiae et Historiae naturalis Professoris ord. Tubingensis, Reliquias quae supersunt commercii epistolici cum Carolo Linnaeo, Alberto Hallero, Guilielmo Stellero et al., Floram Gmelini sibiricam ejusque Iter sibiricum potissimum concernentis ex mandato et sumtibus Academiae scientiarum Caesareae Petropolitanae publicandas curavit Dr. Guil. Henr. Theodor Plieninger, Professor scient. nat. Stuttgartiensis etc. Addita Autographa lapide impressa". Stuttgartae, 1861. VIII et 196 p. 8°.
Иоганн Георг Гмелин в русской литературе иногда называется Гмелиным старшим, в отличие от его племянника Самуила Готлиба (см.) .
Митр. Евгений, "Словарь русских светских писателей", т. І, стр. 129-140; Геннади, "Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX столетиях", т. І, стр. 225-226; Пекарский, "История Имп. Академии Наук в Петербурге", т. I, стр. 431-457; "Материалы для истории Имп. Академии Наук", т. I-X; "Протоколы заседаний конференции Имп. Академии Наук", т. І-ІII; Брокгауз-Ефрон, "Энцикл. словарь", т. VIII, стр. 931.
Самуэль Готлиб Гмелин родился в Тюбингене 4 июля 1745 г. в семье медика-аптекаря. Его дядя Иоганн Георг Гмелин (Gmelin, Johann Georg) (1709-1755), известный в России как Гмелин-старший, в 1727 г. был принят адъюнктом по химии и естественной истории в Санкт-Петербургскую академию наук и художеств и в 1731-1748 гг. имел академическое звание профессора.В 1759 г. С. Гмелин поступил в университет Тюбингена. Сначала учился на философском факультете, затем перешел на медицинский, который окончил в 1764 г. со степенью доктора медицины. Тема его диссертации – «Об известных некоторых восстанавливающих здоровье средствах – корице, Anisum stellatum и Assa foetida».
С. Гмелин начинал как ботаник. Для изучения морских водорослей он отправился в Голландию, работал в музеях Лейдена и Гааги, собирал водоросли на морском побережье. Результаты исследований обобщил в работе «Historia fucorum», которая была опубликована в Санкт-Петербурге на латинском языке в 1768 г. и стало началом изучения водорослей в России
В 1765 г. С. Гмелин вернулся в Тюбинген и стал преподавать ботанику в университете.
В начале 1767 г. императрица Екатерина II пригласила молодого немецкого ученого на работу в Императорскую Санкт-Петербургскую академию наук, и 4 апреля 1767 г. С. Гмелин был назначен профессором (академиком) ботаники. Его пребывание в столице России длилось около года. За это время он подготовил несколько работ по ботанике и трактат о слюде («De Glacial Mariae Ruthenica», 1768), в котором описал девять разновидностей слюд с указанием их промышленной ценности и перечислил все известные ему месторождения слюды в России.
В 1768 г. были организованы две первые академические экспедиции для изучения юга России: Оренбургская и Астраханская. Инструкция Академии наук предписывала производить исследования о «естестве земель и вод», о болезнях людей и скота, о состоянии земледелия и «примечать все, что может служить к объяснению общей и поправлению частной географии <…> Притом испытатели натуры должны возможное прилагать старание для распространения их наук» (Фрадкин, 1950, с. 217, 218).
С. Гмелин возглавил отряд из шести человек в составе Астраханской экспедиции, который 26 июня 1768 г. покинул Санкт-Петербург. Уже 2 августа он отправил в Академию письмо, в котором сообщил об открытии им на Валдайской возвышенности каменного угля, соляных и серных источников (Протоколы заседаний..., 1899, с. 647-648).
Для согласования маршрутов по Южной России в 1769 г. в Воронеже отряд С. Гмелина соединился со вторым отрядом Астраханской экспедиции, которым руководил адъюнкт Академии Й. Гюльденштедт (Güldenstädt, Johann Anton) (1741-1781). Путь С. Гмелина лежал вдоль Дона до Черкасска, затем - в Царицын и Астрахань. Во время экспедиции он уточнил гидрографию бассейна р. Волги, нанес на географическую карту населенные пункты и заливы Каспийского моря. С. Гмелин впервые описал 14 соленых озер в районе Астрахани, в том числе озеро Баскунчак, и нанес их на составленную им карту. В Астрахани С. Гмелин провел зиму 1769-1770 гг. и подробно описал путешествие от Санкт-Петербурга до Черкасска.
В 1770 г. отряд С. Гмелина отправился в Северную Персию по побережью Каспийского моря, намереваясь через Балфруш добраться до Горгана (с 1930 г. – Астрабад). Экспедиция была сопряжена с большими трудностями: путешественники страдали от жары, лихорадки, испытывали множество лишений. Их путь пролегал через земли, ставшие ареной междоусобных войн, и С. Гмелину пришлось вновь вернуться в Балфруш. Здесь он был пленен местным ханом. Брат хана страдал серьезной болезнью глаз, и пленник должен был его вылечить. С. Гмелину это удалось, однако хан не отпустил его, приняв за «русского шпиона». После длительных переговоров С. Гмелин и его спутники были отпущены и в 1772 г. вернулись в Астрахань.
С. Гмелин продолжил работу над отчетом о путешествии: второй (от Черкасска до Астрахани, с подробным описанием самого города) и третьей (Северная Персия с Закавказьем) его частей. Он побывал также в степных районах Астраханской губернии.
Летом 1773 г. С. Гмелин вновь отправился из Астрахани в Персию – на парусном судне, в сопровождении трех спутников и военной охраны в 40 человек. Он проехал по Каспийскому морю до Энзели и с небольшим отрядом отправился далее по суше в Дербент. По дороге в Дербент 5 февраля 1774 г. С. Гмелин и его спутники были взяты в плен одним из катайгских ханов Усмей Асмир-Амзою. Хан потребовал выкуп в 30 тысяч рублей серебром или возврата 280 семейств, которые за тридцать лет до этого бежали от него в Россию.
Екатерина II дала указание предпринять все меры для освобождения путешественников. Однако из-за дальности расстояния и крестьянского восстания Е. Пугачева в 1773-1775 гг. переговоры о его освобождении затянулись, и 16 июля 1774 г. Самуэль Готлиб Гмелин скончался от дизентерии в Ахметкенте, близ Дербента.
Остальных пленников почти сразу же освободили, и они похоронили С. Гмелина в Киакенте, по дороге в Кизляр.
В 1861 г., во время экспедиции по побережью Каспийского моря, академик Б.А. Дорн (1805-1881) поставил на могиле С. Гмелина памятник.
Спутники сохранили дневники С. Гмелина и передали их Й. Гюльденштедту. Однако тот тоже вскоре умер, и окончательную обработку материалов С. Гмелина осуществил академик П.-С. Паллас (Pallas, Peter Simon) (1741-1811).
Главный труд С. Гмелина «Reise durch Russland zur Untersuchung der drei Naturreiche» («Путешествие по России для исследования трех царств природы») был опубликован в 1770-1784 гг. в трёх томах на немецком языке. В 1781 г. в русском переводе вышел первый том, а в 1783 и 1785 гг. – второй и третий тома, соответственно. Во второй части немецкого издания третьего тома были помещены дневники путешествия и краткая биография С. Гмелина, написанная П.-С. Палласом.
В работе С. Гмелина приведены ценные географические сведения о городах (Астрахань, Дербент, Шемаха, Решт), природе, растительном и животном мире. Он описал исчезнувшего к концу XVIII в. тарпана («дикая лошадь Гмелина» – «Equus caballus gmelini»), ушастого ежа (Erinaceus auritus, Gmelin), персидскую белку (Sciurus anomalis, Gmelin), азиатского муфлона (Ovis orientalis, Gmelin).
С. Гмелин сделал важный вывод о водном балансе Каспийского моря: «По всеобщим законам природы почти столько из него воды парами выходит, сколько из знатного числа отовсюду втекающих рек получается» (Гмелин, 1785, с. 337). Он привел сведения о полезных ископаемых России: каменный уголь, соляные и серные источники на Валдае, тульские железные руды, селитровая земля на Украине, липецкие минеральные воды и железные руды, астраханские соляные озера и места добычи соли, бакинские нефтяные источники. В его труде содержалось множество сведений по медицине, сельскому хозяйству, экономике, быту и нраву народов южных провинций России и Северной Персии.
Материалы экспедиции С. Гмелина до сих пор представляют интерес для специалистов. Спустя 200 с лишним лет после его кончины в США вышел перевод 3-й части его «Путешествий» (по Персии) на английском языке («Travels through Northern Persia», 2007).
Литература:
Немилова А.В. Гмелин Самуил Готтлиб // Немилова А.В. Русская литература по минералогии от Ломоносова до Севергина (вторая половина XVIII в.). 1946. С. 129-133. (рукопись; хранится в Отделе истории геологии Государственного геологического музея им. В.И. Вернадского РАН).
Протоколы заседаний Конференции Императорской академии наук с 1725 по 1803 года. Том II. 1744-1770. СПб.: Тип. ИАН, 1899. 886 с.
Соколов В.Е., Парнес Я.А. Самуэль Готлиб Гмелин (1745-1774) // Биология. – 2002. – № 29, с. 4.
Фрадкин Н.Г. Инструкция для отправления физических экспедиций // Вопросы географии. 1950. Сб. 17. С. 215-218.
Список основных трудов С.Г. Гмелина:
Gmelin S.G. Historia fucorum. Petropoli: Typogr. Acad. Scient., 1768. 245 p.: 17 ill.
Gmelin S.G. De Glacial Mariae Ruthenica // Novi Comment. Akad. Scient. – 1768. – T. XII. – P. 548-564.
Гмелин С.Г. Путешествие по России для исследования трех царств природы. Ч. 1. Путешествие от Санкт-Петербурга до Черкаска, главного города Донских казаков в 1768 и 1769 годах. СПб.: Тип. ИАН, 1771. 272 с.: 37 табл.: 1 карта.
Гмелин С.Г. Путешествие по России для исследования трех царств природы. Ч. 2. С начала августа 1769 по пятое июля 1770 года, которое время заключает путешествие от Черкаcка до Астрахани и пребывание в сем городе. СПб.: Тип. ИАН, 1783. 361 с.: 46 табл.
Гмелин С.Г. Путешествие по России для исследования трех царств природы. Ч. 3. Половина первая. СПб.: Тип. ИАН, 1785. 737 с.: 50 табл.
Жак Мари́ Эмиль Лакан был французским психоаналитиком и последователем Фрейда, но его влияние распространилось далеко за границы психиатрии: до философии, критической теории, теории литературы, социологии, феминистской теории, теории кино и клинического психоанализа. На этой неделе мы отважились проникнуть в его мысли.
АС : …Жак Мари Эмиль Лакан, родившийся в 1901 году и умерший в 1981, является французским психоаналитиком и психиатром, которого назвали «самым спорным психоаналитиком со времен Фрейда».
Привет, я Алан Сондерс. Мой гость сказал о Лакане: «Его нечитабельные труды и широкое применение риторических приемов, особенно игры слов, намеков, эллипсисов, плеоназмов, гипербатонов, силлепсисов, метафор, катахрезов, аллегорий, метонимии и так далее, напоминают во многом речь бессознательного per se ». Звучит весьма сложновато. Доктор Эхсан Азари Станизай (Ehsan Azari Stanizai), адъюнкт Writing and Society Research Group в университете Западного Сиднея… Добро пожаловать.
ЭАС : Спасибо большое, Алан.
АС : Итак… Лакан призывал к тому, что он назвал «возвращением к Фрейду». Конечно, есть много Фрейдов, так к какому именно Фрейду он возвращался?
ЭАС : Я думаю, что Лакан творчески перечитал Фрейда, а также трансформировал от А до Я фрейдистский психоанализ. Лакановский вклад, главным образом, во Фрейдистский психоанализ следует рассматривать с учетом использования структурной лингвистики де Соссюра, а также структурной лингвистики Якобсона, русской лингвистики; кроме того, он интенсивно использовал философию, математику и топологию. В этом смысле он полностью переосмыслил Фрейда в современном и постмодернистском контексте.
АС : Я имею в виду, что это очень отличается от той картины, которую я вижу у Фрейда. Я думаю, что Фрейд значителен в двух смыслах, которые по отношению друг к другу могут быть в некотором противоречии; но я думаю о Фрейде как о человеке, который хотел создать науку о разуме в довольно классических научных терминах, почти в дарвинистских терминах. Я также думаю о нем как, до некоторой степени, творческом художнике, как о том, кто пишет рассказы о жизни людей. То к чему возвращается Лакан, не совсем кажется мне [вышеописанным] Фрейдом.
ЭАС : Я думаю, Вы совершенно правы в том смысле, что писал Фрейд: многие из его работ Вы читаете как роман. А так же в том, что Фрейд был в значительной степени мыслителем своей эпохи. Если мы посмотрим на конец XIX века, а также на начало ХХ века, то увидим, что это была эпоха радикальных наук, в том смысле, что западные интеллектуалы считали науку единственной вещью, которая дает нам абсолютную истину в наших поисках. В этом смысле — да. Но Фрейд был «спасен» Лаканом, потому что он дал иное толкование Фрейда уже в нашу эпоху, то есть в эпоху постмодерна; когда мы оглядываемся на метафизический дискурс, начиная с Сократа — на тот ошибочный путь, созданную им своего рода иллюзию, что мы достигнем окончательной истины с помощью наших рассуждений; поскольку западная интеллектуальная традиция, в основном, сосредоточена на сознании, то она не могла понять того, что за пределами сознания. Так что это «бессознательное» было немыслимо до Фрейда.
Но теперь у Лакана под рукой была структурная лингвистика. За это уцепился и сам Фрейд, потому читая работу Фрейда, [Вы видите] что, почти на каждой странице, он говорит о языке, он говорит о речевых фигурах, он всегда говорит о беседах. Но Лакан давал иное толкование всему знанию, созданному Фрейдом, в новой, своей собственной эпохе. И я полагаю, что Фрейд все еще присутствует в ней, потому что Лакан всегда подчеркивал, что значит «возвращение к Фрейду». Это означает возвращение к слову. Возвратитесь к слову, возвратитесь к языку, поскольку бессознательное структурировано как язык, или языком. А Фрейд дает нам более или менее дарвинистский смысл человеческой субъективности. Таким образом, я полагаю, что Фрейд полностью присутствует у Лакана, но к сожалению Вы правы в том, что Лакан недоступен из-за своего причудливого синтаксиса, а также из-за своей трудности и неоднозначного или ирреального стиля.
АС : Как Вы уже сказали, Лакан развивал Фрейдистское понятие «бессознательное» с помощью современной лингвистики, или того, что считалось в то время современной лингвистикой, особенно мысли швейцарского лингвиста Фердинанда де Соссюра, который умер в 1913 году. Каков вклад Соссюра в мысль Лакана?
ЭАС : Для Лакана это было собственно его переосмысление самого языка. Потому что для Соссюра язык выходил далеко за рамки средств коммуникации: она был системой знаков, а также системой различий.
АС : И он полагал, что бессознательное структурировано также как язык.
ЭАС : Да. Данная фраза является немного противоречащей, но если мы посмотрим на нее в точки зрения Лаканизма, то сможем понять эту фразу. Он говорит, что «бессознательное есть знание». Знание, которое не доступно для нашего сознания. Он полагает, что бессознательное всегда проявляет свою силу на лингвистических тропках, а также в интервалах и в ошибках нашего разговора, или в нашей письменной речи, или в нашей устной беседе; в тех вещах, которые мы не произносим, или в тех вещах, которые Фрейд назвал «парапрактикой», или оговорками, например. И если они оказываются в литературном тексте (то есть эти интервалы, эти пробелы…), то для Лакана это место, где он видел влияние бессознательного, и Лакан говорит, что, когда язык не в состоянии оказать своего влияния в качестве коммуникативного средства, тогда он — извержение бессознательного.
АС : Он также отверг [взгляды] великого философа XVII столетия Рене Декарта — я должен сказать, это мой особо любимый философ — который замечательно сказал, что: «Я мыслю, следовательно, я существую». А Лакан говорит, что должно быть так: «Я мыслю там, где меня нет, следовательно, я там, где я не мыслю». Что он подразумевал под этим?
ЭАС : Лакан критически относился к Декарту, поскольку тот рассматривал субъект и Эго с точки зрения сознательного. Так, он говорит: Я живу, поскольку Я переживаю жизнь, следовательно, Я существую.
…Декарт фактически забыл о целостной картине сознания, потому что он проигнорировал бессознательное. Согласно Лакану, человеческое существо, как только входит в язык… оказывается схваченным между двумя смертями. Одна смерть — это вход в язык, а следующая смерть — естественная смерть. Он говорит, что речь Декарта о сознательном произносится с позиции уверенности — так как, тот был уверен: «Я мыслю, следовательно, я существую» — Лакан же говорит: «Я мыслю там, где меня нет». Так что это означает, что есть еще что-то там. Таким образом, есть два субъекта для Лакана. Один — говорящий субъект; другой — субъект бессознательного, то есть речь. Таким образом, все рассуждения о сознательном Лакан опровергает, и он скептически относится к Декарту.
АС : Это кажется немного натянутым. Я имею в виду, что Вы говорите, что он критически настроен по отношению к Декарту, потому что Декарт исходит с позиции уверенности… На самом деле, когда Декарт говорит: «Я мыслю, следовательно, Я существую», то он подразумевает, что это фактически единственная вещь, в которой он может быть уверенным.
ЭАС : Да, именно это я и сказал, потому что он подмечает, что есть приложение в «Размышлениях» Декарта, и он убирает это изречение. В том приложении он говорит, что сознательное или мышление — cogito — для меня как ходьба, потому что она является чем-то, что я не могу отрицать, и я не могу скептически относиться к нему. Итак, теперь Лакан… это первая сцена Декарта, из-за которой он называет его «идиотом Декартом», потому что тот по сути говорит, что забыл реальное измерение нашей субъективности — потому что наше сознание не то, что является действительно нашим сознанием. Это только наш разговор, что мы говорим о нас самих. Но происхождение этого разговора где-то в другом месте.
АС : …Для Лакана возникновение человеческой субъективности происходит в так называемой «фазе зеркала». Что это значит?
ЭАС : Он говорит, что нечто происходит в младенчестве — от шести месяцев до шестнадцати, до восемнадцати месяцев. Так вот, в этот период ребенок не имеет контроля над своей собственной координацией… Итак, однажды он или она видит свое изображение в зеркале, но это не обязательно означает, что есть зеркало перед ними; это означает, что они смотрят на свою первую личность — на мать или на отца, или кого-то другого, кто может быть вместо них — то есть смотрит на внешний мир, и Лакан говорит, что его или ее Эго строится на основе зеркального образа, за пределами него.
Это означает, что человек, находясь в беспомощном положении — будучи младенцем, который не в состоянии контролировать двигательные функции своего тела — видит что-то вне себя, то есть источник своей идентификации, или (в то же время) источник самоотчуждения. Такова стадия зеркала по Лакану, которая сейчас весьма влиятельная в исследовании кино, а также в теории поэзии, вот почему поэты не могут что-либо сказать за пределами «Я и ты»…, поэтому они всегда живут в этом роде дискурса «Я и ты» — [это есть] у каждого поэта. Итак, для Лакана такая поглощенность незрелой (infantile) жизнью — «Я» и Эго — была основана на образе, на внешней стороне ребенка. Между тем этот образ был источником ликования; и источником соперничества, а также даже агрессии, потому что младенец видит, что полный образ не находится в одном ряду с его собственным, потому что есть несоответствия между ситуацией, в которой он находится, и идеальным образом во вне.
АС : А что на счет «Другого»? Что он обозначает?
ЭАС : Это «Другой» с заглавной буквы «Д». Сейчас это модное словечко во всех областях гуманитарного знания. Если вы зайдете на кафедру философского факультета, то увидите, что там всегда будут говорить о «Другом». «Другой» у Лакана — это то, что символизирует нехватку, отсутствие, которое появляется после нашего вступления (или нашего «падения») в язык; объект, который мы имели в пред-языковой период, безвозвратно ушедший. Этот «Другой» с большой буквы «Д» является своего рода означающим; это означающее, которое означает тот утраченный объект.
АС : Что это за утерянный объект? Я имею ввиду, вероятно, это не объект, который мы можем выразить с помощью языка, или описать.
ЭАС : У нас могут быть выражения, но условные. Поскольку этот объект не поддается символизации. То есть не доступен для нас на языке. Мы не можем представить его, как он есть, только условно…, или у нас может быть своего рода намек на тот потерянный объект. Но есть также и «другой», с маленькой буквы «д»… Лакан называет его «миниатюрный объект». И этот объект для Лакана был остатком того потерянного объекта; или остатком того пред-онтологического состояния бытия. Объект моего желания; тем временем я ищу его; общее название объекта, который мы ищем в нашей жизни. И согласно Лакану и эпистемологии это остаток того потерянного объекта.
АС : То есть посредством моего желания этого «другого», я могу прийти к познанию моего бессознательного и могу понять, что мое бессознательное делает?
ЭАС : Согласно Лакану конечно. Лакан сам утверждал, что, когда он говорит, он производит бессознательный дискурс, вот почему он сказал: «Я не боюсь быть не понятым… потому что я хочу воссоздать бессознательное». Но желание само по себе является очень жестким, очень сложным понятием. Возьмем потребности, все виды потребностей. Например, я голоден, мне нужна пища. Я хочу пить, мне нужна вода. Эта еда и вода являются потребностями, а не желанием. По словам Лакана, желание никогда не будет удовлетворено. Оно ненасытно, так как мы никогда не сможем получить доступ к нему, потому что когда мы пришли в мир языка, мы уже потеряли нашу основу — наш источник исчез, потому что мы были отчуждены: мы пришли в другой мир, который оказался миром языка.
АС : Вы сказали, что в своем творчестве — потому что Лакан пытался, как бы воссоздать бессознательное — он не волновался, что может быть не понятым. Есть некоторые писатели, и, конечно, некоторые философы — и здесь Иммануил Кант приходит на ум — которых действительно очень трудно читать. Но его трудно читать, потому что он имеет дело с очень неразрешимым материалом и пытается сделать его максимально понятным, насколько это возможно. Вы полагаете, что Лакан не пытается этого достичь, он на самом деле не пытается быть понятным?
ЭАС : Есть две вещи, которые я должен сказать, отвечая на этот вопрос. Во-первых, хотя Лакан утверждает, что «производит бессознательное», он в то же время также говорит, что стиль… «стиль — это человеческое бытие», «Я есть мой стиль». Другими словами, меня не идентифицировать лучше ничем — ни одеждой, ни внешностью — кроме как моим стилем. Это заложено в традиции, в частности, современной французской мысли: все мыслители более или менее трудно понимаемы. Деррида является еще одним примером. Но для Лакана, трудность заключается в концепции.
Я приведу вам пример: когда я делал свою диссертацию, то начал читать Шекспира, потому что одна из глав моей работы была посвящена исследованию Шекспира. Мой руководитель сказал мне, что «Гамлет» очень сложен даже для носителей языка… Но я ответил моему руководителю, что «вы можете смеяться надо мной: но когда я закончил читать Лакана, а затем начал читать Шекспира, то Шекспир стал восприниматься для меня как детская книга». У Шекспира трудность заключается во фразах, а также в некоторых понятиях. Но у Лакана сложности возникают с целой кучей понятий. Он предлагает вам целую кучу концепции, каждая из которых коррелирует с каждым понятием.
Но чтобы вернуться к вашей мысли: да, я согласен, что Лакан в какой-то степени мог бы попытаться создать своего рода дискурс бессознательного, но в нижней его части. Потому что он ничего не мог поделать. Он пытал своих читателей. Он всегда атаковал своих читателей слишком большим набором концепций, и что все понятия коррелируют друг с другом. Так что проблемы не только у читателей Лакана, но даже у тех людей, которые ориентированы… даже специалисты Лакана имеют те же проблемы.
АС : Вы упомянули о Шекспире, давайте поговорим об искусстве и литературе. Какую роль играет искусство в Лакановском взгляде на бессознательное?
ЭАС : Лакан был в значительной степени в контакте с искусством, а также с литературой, с живописью и всеми формами искусства. И он видел в искусстве, в литературе, своего рода параллелизм. Он говорил, что в литературе, например, в поэзии, есть скрытое знание, и что скрытые знания, которые писатель и поэт, или художник, сформулировал своим собственным путем, являются сырьем для психоанализа. Психоанализ приводит их в скоординированную эпистемологию, или доводит до такого вида знаний. Для Лакана литература и искусство были отличным источником не только вдохновения, но он и сам разработал большую часть своей концепции на основе искусства и литературы. Я приведу пример: его теория желания и интерпретации желания коренилась в Гамлете, в Шекспире. Его теория «gaze» была основана на философии Морис Мерло-Понти, а также картине 17-го века под названием Ambassadors…
АС : То есть Ambassadors послужила для него тем же образом, как и великая картина Las Meninas для Фуко.
ЭАС : Да… и это не только живопись. Например, Экстаз святой Терезы.
ЭАС : Да, это еще один пример, когда Лакан говорил своим слушателям о наслаждении — теория наслаждения (jouissance), которая является для Лакана своего рода видом бессознательного наслаждения, которое представляет собой смесь удовольствия и неудовольствия, так что это своего рода трансцендентное, экстатическое удовольствие.
АС : Ну и в заключении, что вы думаете об отношениях Лакана с философией. Вы сказали, что он находился под влиянием Мерло-Понти, великого французского философа. Мы также знаем, что он считал Декарта идиотом, но как же вообще обстоят дела в его отношении к философскому мышлению?
ЭАС : Хотя у Лакана были очень неоднозначные отношения с философией — он называл себя «анти-философом» — его произведения написаны в соприкосновении с философией. Поэтому он критикует философию из-за ее любви к знаниям, или за претензии философии на «истину в последней инстанции». Это иллюзия для Лакана. Это является своего рода миражом для Лакана. Он полагал, что одержимость философов поисками истины является своего рода паранойей. Но в то же время Лакан разработал свою собственную концепцию на основе работ философов, а с другой стороны, он поправлял философов. Например, разобрал теорию Платона об идеях: Лакан говорит, что Платон описывает их как что-то невидимое, что-то божественное, нечто истинное в последней инстанции, с чем наша душа контактировала до переселения в тело. Это знание, которое душа получила в мире идей, Лакан называет бессознательным знанием. То есть, знанием, которое недоступно для нас. Вот почему он поправляет Платона.
АС : Я обсуждал мысли Лакана с доктором Эхсаном Азари Станизай. Эхсан, большое спасибо за то, что были с нами сегодня.
ЭАС : Спасибо, что пригласили.