Open
Close

И. Кант: Чувственность и ее всеобщие формы — пространство и время

Наиболее важной частью «Критики чистого разума» является учение о пространстве и времени. В этом разделе я предполагаю предпринять критическое исследование этого учения.

Дать ясное объяснение теории пространства и времени Канта нелегко, поскольку сама теория неясна.

Она излагается как в «Критике чистого разума», так и в «Пролегоменах». Изложение в «Пролегоменах» популярнее, но менее полно, чем в «Критике». Вначале я постараюсь разъяснить теорию настолько доступно, насколько могу. Только после изложения попытаюсь подвергнуть ее критике.

Кант полагает, что непосредственные объекты восприятия обусловлены частично внешними вещами и частично нашим собственным аппаратом восприятия. Локк приучил мир к мысли, что вторичные качества - цвета, звуки, запах и т. д. - субъективны и не принадлежат объекту, как он существует сам по себе. Кант, подобно Беркли и Юму, хотя и не совсем тем же путем, идет дальше и делает первичные качества также субъективными. Кант по большей части не сомневается в том, что наши ощущения имеют причины, которые он называет «вещами в себе» или ноуменами. То, что является нам в восприятии, которое он называет феноменом, состоит из двух частей: то, что обусловлено объектом, - эту часть он называет ощущением, и то, что обусловлено нашим субъективным аппаратом, который, как он говорит, упорядочивает многообразие в определенные отношения. Эту последнюю часть он называет формой явления. Эта часть не есть само ощущение и, следовательно, не зависит от случайности среды, она всегда одна и та же, поскольку всегда присутствует в нас, и она априорна в том смысле, что не зависит от опыта. Чистая форма чувственности называется «чистой интуицией» (Anschauung); существуют две такие формы, а именно пространство и время: одна - для внешних ощущений, другая - для внутренних.

Чтобы доказать, что пространство и время являются априорными формами, Кант выдвигает аргументы двух классов: аргументы одного класса - метафизические, а другого - эпистемологические, или, как он называет их, трансцендентальные. Аргументы первого класса извлекаются непосредственно из природы пространства и времени, аргументы второго - косвенно, из возможности чистой математики. Аргументы относительно пространства изложены более полно, чем аргументы относительно времени, потому что считается, что последние по существу такие же, как и первые.

Что касается пространства, то выдвигается четыре метафизических аргумента: 1)

Пространство не есть эмпирическое понятие, абстрагированное из внешнего опыта, так как пространство предполагается при отнесении ощущений к чему-то внешнему и внешний опыт возможен только через представление пространства. 2)

Пространство есть необходимое представление a priori, которое лежит в основе всех внешних восприятий, так как мы не можем вообразить, что не должно существовать пространства, тогда как мы можем вообразить, что ничего не существует в пространстве. 3)

Пространство не есть дискурсивное, или общее, понятие отношений вещей вообще, так как имеется только одно пространство, и то, что мы называем «пространствами», является частями его, а не примерами. 4)

Пространство представляется как бесконечно данная величина, которая содержит внутри себя все части пространства.

Это отношение отлично от того, какое имеется у понятия к его примерам, и, следовательно, пространство не есть понятие, но Anschauung.

Трансцендентальный аргумент относительно пространства выводится из геометрии. Кант утверждает, что евклидова геометрия известна a priori, хотя она синтетична, то есть не выводится из самой логики. Геометрические доказательства, утверждает он, зависят от фигур. Мы можем видеть, например, что если даны две пересекающиеся под прямым углом прямые, то через точку их пересечения под прямым углом к обеим прямым может быть проведена только одна прямая линия. Это знание, как полагает Кант, не выведено из опыта. Но моя интуиция может предвосхитить то, что будет найдено в объекте, только в том случае, если она содержит лишь форму моей чувственности, предопределяющую в моей субъективности все действительные впечатления. Объекты чувства должны подчиняться геометрии, потому что геометрия касается наших способов восприятия, и, следовательно, мы не можем воспринимать иным образом. Это объясняет, почему геометрия, хотя она синтетична, является априорной и аподиктичной.

Аргументы в отношении времени в существе своем те же самые, за исключением того, что геометрию замещает арифметика, поскольку счет требует времени.

Исследуем теперь эти аргументы один за другим.

Первый из метафизических аргументов относительно пространства гласит: «Пространство не есть эмпирическое понятие, отвлекаемое от внешнего опыта. В самом деле, представление пространства должно уже лежать в основе для того, чтобы известные ощущения были относимы к чему-то вне меня (то есть к чему-то в другом месте пространства, чем то, где я нахожусь), а также для того, чтобы я мог представлять их как находящиеся вне [и подле] друг друга, следовательно, не только как различные, но и как находящиеся в различных местах». Вследствие этого внешний опыт является единственно возможным через представление пространства.

Фраза «вне меня (то есть в другом месте, чем я сам нахожусь)» трудна для понимания. Как вещь в себе я не нахожусь нигде, и ничего нет пространственно вне меня. Под моим телом можно понимать только феномен. Таким образом, все, что действительно имеется в виду, выражено во второй части предложения, а именно, что я воспринимаю различные объекты как объекты в разных местах. Образ, который может при этом возникнуть в чьем-либо уме, - это образ гардеробщика, который вешает разные пальто на разные крючки; крючки должны уже существовать, но субъективность гардеробщика приводит в порядок пальто.

Здесь существует, как и везде в теории субъективности пространства и времени Канта, трудность, которую он, кажется, никогда не чувствовал. Что заставляет меня расположить объекты восприятия так, как это делаю я, а не иначе? Почему, например, я всегда вижу глаза людей над ртами, а не под ними? Согласно Канту, глаза и рот существуют как вещи в себе и вызывают мои отдельные восприятия, но ничто в них не соответствует пространственному расположению, которое существует в моем восприятии. Этому противоречит физическая теория цветов. Мы не полагаем, что в материи существуют цвета в том смысле, что наши восприятия имеют цвет, но мы считаем, что различные цвета соответствуют волнам различной длины. Поскольку волны, однако, включают пространство и время, они не могут быть для Канта причинами наших восприятий. Если, с другой стороны, пространство и время наших восприятий имеют копии в мире материй, как предполагает физика, то геометрия применима к этим копиям и аргумент Канта ложен. Кант полагал, что рассудок упорядочивает сырой материал ощущений, но он никогда не думал о том, что необходимо сказать, почему рассудок упорядочивает этот материал именно так, а не иначе.

В отношении времени эта трудность даже больше, поскольку при рассмотрении времени приходится учитывать причинность. Я воспринимаю молнию перед тем, как воспринимаю гром. Вещь в себе А вызывает мое восприятие молнии, а другая вещь в себе В вызывает мое восприятие грома, но А не раньше В, поскольку время существует только в отношениях восприятий. Почему тогда две вневременные вещи А и В производят действие в разное время? Это должно быть всецело произвольным, если прав Кант, и тогда не должно быть отношения между А и В, соответствующего факту, что восприятие, вызываемое А, раньше, чем восприятие, вызываемое В.

Второй метафизический аргумент утверждает, что можно представить себе, что ничего нет в пространстве, но нельзя представить себе, что нет пространства. Мне кажется, что серьезный аргумент не может быть основан на том, что можно и нельзя представить. Но я подчеркиваю, что отрицаю возможность представления пустого пространства. Вы можете представить себя смотрящим на темное облачное небо, но тогда вы сами находитесь в пространстве и вы представляете тучи, которые не можете видеть. Как указывал Вайнингер, пространство Канта абсолютно, подобно пространству Ньютона, а не только система отношений. Но я не вижу, как можно представить себе абсолютно пустое пространство.

Третий метафизический аргумент гласит: «Пространство есть не дискурсивное, или, как говорят, общее, понятие об отношениях вещей вообще, а чисто наглядное представление. В самом деле, можно представить себе только одно-единственное пространство, и если говорят о многих пространствах, то под ними разумеют лишь части одного и того же единого пространства, к тому же эти части не могут предшествовать единому всеохватывающему пространству как его составные элементы (из которых возможно было бы его сложение), но могут быть мыслимы только как находящиеся в нем. Пространство существенно едино; многообразное в нем, а следовательно, также общее понятие о пространствах вообще основывается исключительно на ограничениях». Из этого Кант заключает, что пространство является априорной интуицией.

Суть этого аргумента в отрицании множественности в самом пространстве. То, что мы называем «пространствами», не являются ни примерами общего понятия «пространства», ни частями целого. Я не знаю точно, каков, в соответствии с Кантом, их логический статус, но, во всяком случае, они логически следуют за пространством. Для тех, кто принимает, как делают практически в наше время все, релятивистский взгляд на пространство, этот аргумент отпадает, поскольку ни «пространство», ни «пространства» не могут рассматриваться как субстанции.

Четвертый метафизический аргумент касается главным образом доказательства того, что пространство есть интуиция, а не понятие. Его посылка - «пространство воображается (или представляется - vorgestellt) как бесконечно данная величина». Это взгляд человека, живущего в равнинной местности, вроде той местности, где расположен Кенигсберг. Я не вижу, как обитатель альпийских долин мог бы принять его. Трудно понять, как нечто бесконечное может быть «дано». Я должен считать очевидным, что часть пространства, которая дана, - это та, которая заполнена объектами восприятия, и что для других частей мы имеем только чувство возможности движения. И если позволительно применить такой вульгарный аргумент, то современные астрономы утверждают, что пространство в действительности не бесконечно, но закругляется, подобно поверхности шара.

Трансцендентальный (или эпистемологический) аргумент, который наилучшим образом установлен в «Пролегоменах», более четок, чем метафизические аргументы, и также с большей четкостью опровергаем. «Геометрия», как мы теперь знаем, есть название, объединяющее две различные научные дисциплины. С одной стороны, существует чистая геометрия, которая выводит следствия из аксиом, не задаваясь вопросом, истинны ли эти аксиомы. Она не содержит ничего, что не следует из логики и не является «синтетическим», и не нуждается в фигурах, таких, какие используются в учебниках по геометрии. С другой стороны, существует геометрия как ветвь физики, так, как она, например, выступает в общей теории относительности, - это эмпирическая наука, в которой аксиомы выводятся из измерений и отличаются от аксиом евклидовой геометрии. Таким образом, существует два типа геометрии: одна априорная, но не синтетическая, другая - синтетическая, но не априорная. Это избавляет от трансцендентального аргумента.

Попытаемся теперь рассмотреть вопросы, которые ставит Кант, когда он рассматривает пространство в более общем плане. Если мы исходим из взгляда, который принимается в физике как не требующий доказательств, что наши восприятия имеют внешние причины, которые (в определенном смысле) материальны, то мы приходим к выводу, что все действительные качества в восприятиях отличаются от качеств в их невоспринимаемых причинах, но что имеется определенное структурное сходство между системой восприятий и системой их причин. Существует, например, соответствие между цветами (как воспринимаемыми) и волнами определенной длины (как выводимыми физиками). Подобно этому, должно существовать соответствие между пространством как ингредиентом восприятий и пространством как ингредиентом в системе невоспринимаемых причин восприятий. Все это основывается на принципе «одна и та же причина, одно и то же действие», с противоположным ему принципом: «разные действия, разные причины». Таким образом, например, когда зрительное представление А появляется слева от зрительного представления В, мы будем полагать, что существует некоторое соответствующее отношение между причиной А и причиной В.

Мы имеем, согласно этому взгляду, два пространства - одно субъективное и другое объективное, одно - известно в опыте, а другое - лишь выведенное. Но не существует различия в этом отношении между пространством и другими аспектами восприятия, такими как цвета и звуки. Все они в их субъективных формах известны эмпирически. Все они в их объективных формах выводятся посредством принципа причинности. Нет оснований для того, чтобы рассматривать наше познание пространства каким бы то ни было отличным образом от нашего познания цвета, и звука, и запаха.

Что касается времени, то дело обстоит по-другому, поскольку, если мы сохраняем веру в невоспринимаемые причины восприятий, объективное время должно быть идентично субъективному времени. Если нет, мы сталкиваемся с трудностями, уже рассмотренными в связи с молнией и громом. Или возьмем такой случай: вы слышите говорящего человека, вы отвечаете ему, и он слышит вас. Его речь и его восприятия вашего ответа, оба в той мере, в какой вы их касаетесь, находятся в невосприни-маемом мире. И в этом мире первое предшествует последнему. Кроме того, его речь предшествует вашему восприятию звука в объективном мире физики. Ваше восприятие звука предшествует вашему ответу в субъективном мире восприятий. И ваш ответ предшествует его восприятию звука в объективном мире физики. Ясно, что отношение «предшествует» должно быть тем же самым во всех этих высказываниях. В то время как, следовательно, существует важный смысл, в котором перцептуальное (perceptual) пространство субъективно, не существует смысла, в котором перцептуальное время субъективно.

Вышеприведенные аргументы предполагают, как думал Кант, что восприятия вызываются вещами в себе, или, как мы должны сказать, событиями в мире физики. Это предположение, однако, никоим образом не является логически необходимым. Если оно отвергается, восприятия перестают быть в каком-либо существенном смысле «субъективными», поскольку нет ничего, что можно было бы противопоставить им.

«Вещь в себе» была очень неудобным элементом в философии Канта, и она была отвергнута его непосредственными преемниками, которые соответственно впали в нечто, очень напоминающее солипсизм. Противоречия в философии Канта с неизбежностью вели к тому, что философы, которые находились под его влиянием, должны были быстро развиваться или в эмпиристском, или в абсолютистском направлении. Фактически в последнем направлении и развивалась немецкая философия вплоть до периода после смерти Гегеля.

Непосредственный преемник Канта, Фихте (1762-1814), отверг «вещи в себе» и довел субъективизм до степени, которая, по-видимому, граничила с безумием. Он полагал, что Я является единственной конечной реальностью и что она существует потому, что она утверждает самое себя. Но Я, которое обладает подчиненной реальностью, также существует только потому, что Я принимает его. Фихте важен не как чистый философ, а как теоретический основоположник германского национализма в его «Речах к германской нации» (1807-1808), в которых он стремился воодушевить немцев на сопротивление Наполеону после битвы под Иеной. Я как метафизическое понятие легко смешивалось с эмпирическим Фихте; поскольку Я был немцем, отсюда следовало, что немцы превосходили все другие нации. «Иметь характер и быть немцем, - говорит Фихте, - несомненно, означает одно и то же». На этой основе он разработал целую философию националистического тоталитаризма, которая имела очень большое влияние в Германии.

Его непосредственный преемник Шеллинг (1775-1854) был более привлекателен, но являлся не меньшим субъективистом. Он был тесно связан с немецкой романтикой. В философском отношении он незначителен, хотя и пользовался известностью в свое время. Важным результатом развития философии Канта была философия Гегеля.

Учение о чувственности Кант называет трансцендентальной эстетикой. Понятие "трансцендентальное" найдет в дальнейшем свое объяснение, а пока надо раскрыть тот непривычный для сегодняшнего читателя смысл, который вкладывается в слово "эстетика". В соответствии с обычным для времени Канта понимание слово это как раз и обозначало учение о чувственности - ощущениях, восприятиях, представлениях. Уже, правда, входило в оборот и другое значение слова "эстетика" - учение о прекрасном, об искусстве. Но кантовское словоупотребление традиционное. Начиная транцендентальную эстетику, Кант снова делает первые шаги по пути, проложенному материализмом и сенсуализмом. "Каким образом и при помощи каких бы средств ни относилось познание к предметам, во всяком случае созерцание есть именно тот способ, каким познание непосредственно относится к ним и к которому как к средству стремится всякое мышление. Созерцание имеет место, только если нам дается предмет; а это в свою очередь возможно, по крайней мере для нас, людей, лишь благодаря тому, что предмет некоторым образом воздействует на нашу душу (das Gemut afficiere). Эта способность (восприимчивость) получать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас, называется чувственностью. Следовательно, посредством чувственности предметы нам даются, и только она доставляет нам созерцания; мыслятся же предметы рассудком, и из рассудка возникают понятия".

Способности чувственности и рассудка - т.е. способность воспринимать, принимать впечатления, стало быть, созерцать предмет и способность мыслить его - существуют лишь в неразрывном взаимодействии. Только благодаря их единству возможен опыт. Опыт Кант и определяет как взаимодействие чувственности и рассудка. Тем не менее он считает возможным в трансцендентальной эстетике приступить к относительно самостоятельному изучению чувственности и ее форм.

Исследование чувственности для Канта прежде всего означает выделение элементов чувственности и их пристальное исследование. Не все элементы изучаются одинаково глубоко и подробно. Так, с самого начала Кант выделяет ощущения и явления как элементы чувственности. Определение ощущения в общем близко к закрепившемуся у нас пониманию этого элемента познания; оно по существу заимствовано Кантом у сенсуализма. "Действие предмета на способность представления, поскольку мы подвергаемся воздействию его (afficiert werden), есть ощущение. Те-созерцания, которые относятся к предмету посредством ощущения, называются эмпирическими". А вот благодаря специфическому определению слова "явление" Кант уже готовит отход от сенсуалистической, эмпирической традиции в истории философии: "Неопределенный предмет эмпирического созерцания называется явлением". Сенсуализм исходил из того, что через явления предмет схватывается более или менее адекватным образом. Кант же считает, что в явлении "есть" явленность не предмета самого по себе, а предмета созерцания, но это предмет сугубо неопределенный. Тут и начинает завязываться узел, который силилась развязать - или, наоборот, связать потуже - послекантовская философия.

Явление, по Канту, с одной стороны, способствует данности предмета через созерцание. Но какая это данность, что мы узнаем о предмете с помощью явления? Не более того, что он есть, что он есть "вещь сама по себе", независимая от сознания, и что он - источник действия на органы чувств, на человеческую способность восприимчивости, источник созерцаний. Каков предмет сам по себе? Говорит ли об этом явление? Не более того, что предмет есть и он неопределен. И тут критики Канта делятся на два лагеря. Одни утверждают, что Кант не имел оснований предполагать даже существование предметов, вещей вне нас, ибо явления - исходный материал познания - не дают основания для таких заключений. Подобные замечания были сделаны уже после выхода в свет первого издания «Критики чистого разума». Откликаясь на них, Кант во втором издании усиливает критику идеализма (в его различных, в том числе солипсистских, вариантах) и обоснование независимого существования внешнего мира. "...Нельзя не признать скандалом для философии и общечеловеческого разума, - пишет он в предисловии ко второму изданию работы, - .необходимость принимать лишь на веру существование вещей вне нас (от которых мы ведь получаем весь материал знания даже для нашего внутреннего чувства) и невозможность противопоставить какое бы то ни было удовлетворительное доказательство этого существования, если бы кто-нибудь вздумал подвергнуть его сомнению". Вполне очевидно, что, отстаивая существование вещей (самих по себе) вне сознания - а это исходный пункт «Критики чистого разума», важнейшее опорное звено всей ее конструкции, - Кант прочно опирается на тезисы материализма и сенсуализма.

Другой лагерь критиков образовали те, кто оспаривал кантовское рассмотрение мира явлений как барьера, отделяющего познание от вещей самих по себе. Лагерь этот совершенно неоднороден. В Него входили и входят идеалисты (Гегель, Хайдеггер) и материалисты (Маркс, Ленин). Их доводы, хотя и проистекающие из различных оснований, сводились и сводятся к тому, что Кант значительно преуменьшает "раскрывающую" силу явления. Предмет уже в явлении - и, быть может, в особенности в явлении - предстает не разъятым на субъективные ощущения, а "возникает" перед взором человека в его целостности, подлинности, убедительности.

Но ведь Кант с самого начала мыслит исследовать познание, осуществляемое с помощью чувственной способности. А анализ чувственности он ведет тем способом, который заимствует у естествознания: целостное познание, опыт расчленяется прежде всего на две способности - чувственность и рассудок, но и каждая способность далее искусственно, аналитически расчленяется на элементы. То в явлениях, что соответствует ощущениям, Кант называет "материей явления", представляющей все его многообразие. Но ведь должно существовать нечто, рассуждает Кант, что упорядочивает, организует мир ощущений. Таким организующим началом не могут быть сами ощущения. Значит, есть нечто, упорядочивающее материальные элементы явления, что происходит благодаря его формам. Именно благодаря форме, согласно Канту, мы получаем не некое хаотичное многообразие ощущений, а явление как организованное, упорядоченное целое; нам является, хотя и не вполне определенно, предмет как целое. Значит, чувственность - не только способность воспринимать впечатления, что могло бы сделать эту способность чисто пассивной. В чувственности должны быть заключены некоторые моменты, делающие ее активной человеческой способностью. Человек потому способен воспринимать по законам, общим для человеческих существ, что кроме многообразной материи, кроме неповторимо множественных ощущений есть формы чувственности. Иными словами, есть что-то в нас, что сразу задает форму предметности - "дает" предмет в пространстве и времени. Пространство и время Кант и считает прежде всего формами чувственности.

Как формы чувственности пространство и время специфичны. Их Кант также называет априорными формами чувственности, а в их исследовании он видит главный интерес трансцендентальной эстетики. Прежде чем определить пространство и время как априорные формы чувственности, Кант вводит еще одно понятие, на первый взгляд странное, - понятие чистого созерцания. Странным его можно считать потому, что Кант заявляет: в таком созерцании нет ничего, что принадлежит ощущениям. Как же это возможно? Разве созерцание по самому определению не есть способность видения, т.е. ощущения? В том-то и дело, что Кант, имея в виду пространство и время, переходит к разбору другого типа созерцания. Возникает оно как следствие целого ряда следующих друг за другом теоретических процедур. В чем же специфика подхода Канта к теме, проблеме пространства и времени? Во-первых, в том, что подход этот философский, а не естественнонаучный: речь здесь идет не о пространстве и времени как свойстве вещей самих по себе, а о пространстве и времени как формах нашей чувственности. Стало быть, во-вторых, исследуется "субъективное" время - время, так сказать, человеческое (в отличие от "объективного" времени мира). Но, в-третьих, само это субъективное объективно для человека и человечества. Постулирование характеристик пространства и времени в «Критике чистого разума» развертывается по единой в принципе схеме. Есть только некоторые оттенки различия:

1. Пространство и время не суть эмпирические понятия, выводимые из внешнего опыта.

2. Пространство и время суть необходимые априорные созерцания, лежащие в основе всех созерцаний вообще.

3. Пространство и время суть не дискурсивные, или, как их еще называют, общие понятия, а чистые формы чувственного созерцания.

4. Пространство и время представляются как бесконечно данные величины.

При характеристике времени добавлен еще один пункт, причем определено различие между временем и пространством: "Время имеет только одно измерение: различные времена существуют не вместе, а последовательно (различные пространства, наоборот, существуют не друг после друга, а одновременно)".

Почему, согласно Канту, пространство и время не суть эмпирические понятия, выводимые из внешнего опыта (пункт 1)? Почему они не суть и дискурсивные, т.е. общие понятия? С одной стороны, Кант исходит из того, что данность предметов сознанию сама по себе еще не содержит, не гарантирует данности пространства и времени. По Канту, когда мы созерцаем отдельные предметы (а также сколь угодно обширные группы предметов), мы тем самым и тут же - вместе с опытом - еще не обретаем такого представления о пространстве и времени, которое носило бы всеобщий и необходимый характер, было бы аподиктическим. А именно оно (что также не всегда принимается во внимание) интересует Канта. Ибо он вовсе не отрицает, что какие-то представления о пространстве и времени "приходят" вместе с вещами. Однако в них не может быть гарантии всеобщности, необходимости; отдельные акты восприятия не дают им, следовательно, силы критериев, форм, организующих опыт. Это, с одной стороны. Но, с другой стороны, констатирует Кант, мы всегда со строгой необходимостью воспринимаем предметы как данные в пространстве и времени. "Когда мы имеем дело с явлениями вообще, мы не может устранить само время...". Когда предмет является, он как бы заведомо дан как предмет "внешний" (пространственный) и как встраиваемый в какую-то последовательность. Отсюда Кант делает вывод, что и наше сознание " изначально", "заведомо", т.е. до всякого опыта, априорно должно располагать и фактически располагает своеобразными всеобщими критериями, позволяющими устанавливать положение предметов, перемену ими места и констатировать отношения последовательности, одновременности. Что же-в позитивном смысле - есть пространство? Что есть время? Какова, согласно Канту, их природа? В трансцендентальной эстетике Кант стремится доказать, что пространство и время - в качестве фундамента, критерия формы данности предметов - суть все-таки созерцания, представления, хотя и особые.

Почему пространство и время, по Канту, являются - каждое - созерцанием, точнее, "чистой формой чувственного созерцания"? Ответ на этот вопрос - главное, что требуется доказать в кантовской философской задаче. Основной аргумент в пользу "созерцательной природы" данной формы: время (как и пространство) - одно. "Различные времена суть лишь части одного и того же времени". Аналогично и с пространством. Поэтому охватить, представить пространство и время как таковые - значит, по существу подняться над их "частями". И в самом деле, достаточно нам начать наблюдать или воображать время в какой-то момент, в какой-то "точке", как сразу неизбежно приходится предположить некую единую "линию времени" (то же - в случае пространства). Отсюда и другое их свойство: каждое локализованное, условно ограниченное временное (и пространственное) отношение неизбежно должно находить "продолжение", уже не знающее ограничений. "Поэтому, - делает вывод Кант, - первоначальное представление о времени должно быть дано как неограниченное".

Благодаря доводам о том, что время (пространство) - одно и что оно бесконечно, считаются доказанными: 1) чувственная природа времени как критерия, формы всех и всяческих актов эмпирического созерцания предметов (потому-то пространство и время и понимаются Кантом как формы чувственного созерцания); 2) неэмпирическая (внеопытная) природа этого "чувственного созерцания" (потому-то пространство и время определяются как "чистые формы чувственного созерцания").

Новаторство теории времени Канта состояло именно в том, что ею был утвержден своеобразный "принцип дополнительности" мира вещей по отношению к сознанию субъекта и сознания субъекта по отношению к познанию являющегося ему мира вещей. В трансцендентальной эстетике это был, в частности, "принцип дополнительности" ("невычитаемости") чувственности и ее форм по отношению к любым (актуальным процессам опытно-практического, теоретического освоения времени. Вряд ли можно предполагать, что подобный принцип, сегодня более ясный и достоверный, был освоен тогдашним естествознанием. В этом аспекте кантовское учение о времени было скорее не обобщением достижений естествознания, а их подлинно новаторским предвосхищением.

Просмотров: 4896
Категория: Словари и энциклопедии » Философия » История философии: Запад-Россия-Восток (книга вторая. Философия XV-XIX вв.)

Мы знаем отныне, в общих чертах, что познание создаётся совокупным действием чувственных ощущений и ума (см. статью Кант – априорные и апостериорные суждения). Но при каких условиях существует чувственное восприятие или, говоря терминами Канта , созерцание (Anschauung )? Мы сказали, что чувственный опыт доставляет разуму материал его познаний. Но материал, из коего сделается одежда, уже сам по себе имеет известный вид. Это уже, строго выражаясь, не первоначальное вещество, раз оно прошло приготовительные операции в прядильне и ткацкой. Другими словами, наша чувственность не безусловно пассивна. По мнению Канта, она передает рассудку нужные ему материалы не без некоторых прибавлений от себя. У неё есть как бы свое клеймо, налагаемое ею на вещи, свои собственные формы, так сказать, свои органы, которыми она отмечает ощущаемый предмет подобно тому, как оттиск наших рук запечатлевается на горсти снега. Следовательно, чувственность в одно и то же время способность и воспринимающая, и действующая. Получая извне свою таинственную пищу, она творит из этого внешнего материала созерцание. Отсюда в каждом созерцании заключается два элемента: чистый, доопытный (априорный) и вторичный, полученный от опыта (апостериорный); с одной стороны – форма, с другой – материал; нечто, создаваемое самим созерцательным разумом и нечто, получаемое им извне.

Что же это за форма? Что это за элементы, которые наше восприятие не получает, но извлекает из своей собственной природы для присоединения к каждому своему созерцанию, подобно пищеварительному аппарату, который присоединяет свои соки к поглощаемым веществам? Эти созерцания, априорные по отношению ко всякому чувственному восприятию, которых не признает сенсуализм, и существование которых доказывает кантовская «Критика чистого разума»суть: пространство – форма внешней чувственности и время – форма чувственности внутренней. Пространство и время суть первоначальные «созерцания», «интуиции» разума, предшествующие всякому опыту. Таково бессмертное открытие Канта, главное учение его философии.

Теория познания Канта

Доказательством того, что пространство и время – дети разума, а не опыта, служит:

1) То, что ребенок, не имея еще точного понятия о расстояниях, уже стремится удалиться от неприятных для него предметов и приблизиться к тем, которые доставляют ему удовольствие. Следовательно, он знает a priori , что эти предметы находятся впереди, сбоку, вне его, в другом месте, чем он. Прежде всякого другого созерцания у него есть понятие пространства. То же можно сказать и относительно времени. Ранее всякого восприятия дитя имеет представления о прежде и после , без чего его восприятия слились бы в неразложимую массу, без порядка и последовательности; т. е., прежде всякого созерцания, у него есть доопытное понятие времени.

2) Другим доказательством априорности созерцаний пространства и времени служит то, что мысль может отвлечься от всего, что наполняет пространство и время, но никогда – от самого пространства и самого времени. Невозможность последнего доказывает, что эти созерцания не приходят к нам извне , но составляют, так сказать, одно тело с разумом, что они врождены ему, по неточному выражению догматической философии. Пространство и время – это сам разум.

Решительное же доказательство априорности понятий пространства и времени доставляется математикой. Арифметика есть наука о времени, последовательные моменты которого составляют числа; геометрия – наука о пространстве. Арифметические и геометрические истины имеют характер безусловной необходимости. Никто не скажет серьезно: «по опытам, которые я делал , трижды три даст девять, три угла треугольника равны двум прямым» и т. п., потому что всякий знает, что эти истины существуют независимо от всякого опыта. Опыт, ограниченный определенным числом случаев, не может дать истине такого безусловного и несомненного характера, как математические аксиомы. Эти истины возникают не из опыта, а из разума, который отпечатлевает на них свой высший авторитет; отсюда и невозможность сомневаться в них, хотя бы одно мгновение. Но так как истины эти относятся к пространству и времени, то пространство и время суть априорные созерцания.

Быть может, скажут, что это общие понятия, образованные путем сравнения и отвлечения? Но понятие, образованное таким образом, заключает в себе меньше признаков, чем частное понятие; так, общее понятие «человек» бесконечно менее содержательно и беднее, чем частные его примеры: Сократ , Платон , Аристотель . Но кто же дерзнет уверять, что всеобъемлющее пространство содержит меньше признаков, чем какая-либо часть его; что бесконечное время менее, чем известный определенный его промежуток? Итак, понятия пространства и времени не результат умственного процесса – сравнения различных пространств, откуда было бы извлечено общее понятие, и не результат сравнения моментов времени, откуда бы вышло общее понятие времени. Это не результаты, но принципы, априорные и неизбежные условия восприятия.

Несведущие люди воображают, что пространство и время, как и все, в них находящееся, составляют предметы восприятия. На самом же деле, они столь же мало являются предметами созерцания, сколько мало глаз может видеть самого себя (изображение глаза в зеркале есть не сам глаз). Мы видим все вещи в пространстве и воспринимаем все вещи во времени, но не можем видеть самого пространства и ощущать время, помимо его содержания . Всякое восприятие предполагает понятия пространства и времени; и, если бы у нас не было этих априорных понятий, если бы разум не создавал их прежде всяких созерцаний, если бы они не существовали в нем прежде всего, как первоначальные, коренные, неотчуждаемые формы, то чувственное восприятие вообще не было бы возможно.

Так Кант устанавливает условия, в которых совершается наше восприятие. Оно возникает чрез посредство априорных понятий пространства и времени, которые не образы, относящиеся к внешним предметам, потому что нет вещи, называющейся временем, равно как нет вещи, называющейся пространством. Время и пространство не предметы восприятия, а формы восприятия предметов , инстинктивные навыки, присущие мыслящему субъекту.

Утверждение трансцендентальной идеальности пространства и времени – вот главная мысль кантовской критики чувственности (трансцендентальной эстетики). А главный вывод из этой мысли – то, что если пространство и время не существуют независимо от нашего разума и его созерцательной деятельности, то вещи, рассматриваемые сами по себе (или, как часто неверно переводят на русский «вещи в себе», Ding an sich ), – такие, каковы они независимо от разума, их мыслящего, – не существуют ни во времени, нив пространстве . Если наши чувства, вследствие инстинктивной и неизбежной привычки, показывают нам предметы во времени и в пространстве, то они вовсе не показывают, каковы они сами по себе («в себе»), но только, как они кажутся нашим чувствам через их очки, одно стекло которых называется временем, а другое – пространством.

Это значит, что чувственность демонстрирует нам только проявления вещей (феномены ), но не может дать саму вещь в себе (ноумен ). И так как ум получает нужные ему материалы только от чувственности, и нет другого пути, по которому они могли бы до него достигнуть, то, очевидно, он всегда и неизбежно работает над явлениями нашего сознания , а тайна, реальных вещей , скрытая за явлением , навеки ускользает от человеческого разума, как она навсегда уходит и от чувств.


. Далее Кант производил два
не менее субъективистских «истолкования» воззрений
на пространство и время. Суть первого, «метафизиче-
ского» их истолкования заключена в положениях, что
«пространство есть необходимое априорное представ-
ление, лежащее в основе всех внешних созерцаний»,
а «время есть необходимое представление, лежащее
в основе всех созерцаний». Суть же второго, «транс-
цендентального» их истолкования состоит, во-первых,
в уточнении, что пространство это «только форма всех
явлений внешних чувств», а время есть «непосред-
ственное условие внутренних явлений (нашей души)
и тем самым косвенно также условие внешних явле-
2* 35
ний». Во-вторых, - и это главное, - что пространство
и время не суть объективные определения вещей и не
имеют реальности вне «субъективных условий созер-
цания». Кант провозглашает тезисы о «трансценден-
тальной идеальности» пространства и времени, утвер-
ждающие, «что пространство есть ничто, как только
мы отбрасываем условия возможности всякого опыта
и принимаем его за нечто лежащее в основе вещей
в себе», и что время, «если отвлечься от субъективных
условий чувственного созерцания, ровно ничего не оз-
начает и не может быть причислено к предметам са-
мим по себе...» (39, 5, 130, 135, 138, 133, 137, 134, 140).
Как указывал В. И. Ленин, «признавая априорность
пространства, времени, причинности и т. д., Кант на-
правляет свою философию в сторону идеализма» (2,
18, 206). Из приведенных тезисов следует, что все
созерцаемое в пространстве и времени не представляет
собой «вещей-в-себе», будучи как таковое безошибоч-
ным индикатором их непредставленности в сознании.
И именно из этих тезисов вытекает агностический вы-
вод, что поскольку люди все созерцают в пространстве
и времени, и поскольку чувственные созерцания яв-
ляются необходимым базисом интеллектуального поз-
нания, то человеческий ум принципиально лишен воз-
можности познавать «вещи-в-себе».
Провозглашение «трансцендентальной идеально-
сти» пространства и времени было прямо направлено
против понимания их как форм существования мате-
рии, к которому подходил новоевропейский материа-
лизм. Эта «идеальность» означала отрицание того,
что протяженность и движение суть атрибуты мате-
рии, ее неотъемлемые существенные свойства. Отвер-
гая ссылку на «действительность изменений» как до-
вод в пользу объективной реальности времени, Кант
заявлял, что вне чувственного представления «не было
бы также представления об изменениях». По сути де-
ла, все определенности чувственно воспринимаемых
материальных тел трактовались Кантом как имеющие
свой источник в человеческом сознании, т. е. субъек-
тивно-идеалистически.
Заметим, что производимая Кантом «дематериали-
зация» мира явлений распространялась имплицитно
также на «вещи-в-себе». Дело в том, что им, по Канту,
не может быть присуща никакая определенность чув-
36
ственно воспринимаемых тел (протяженность, непро-
ницаемость, подвижность и т. д.); «представление
о теле в созерцании не содержит ничего, что могло бы
быть присуще предметам самим по себе...»
(39. 3. 140-141, 145). Так, уже в рамках «трансцен-
дентальной эстетики» кантовская «вещь-в-себе» оказы-
валась неоднозначной и даже имеющей противопо-
ложные смыслы: материалистический и антиматериа-
листический.
Тезисы об «эмпирической реальности» простран-
ства и времени, тоже вытекавшие из «метафизическо-
го» истолкования последних, не имели материалисти-
ческого смысла и были, можно сказать, лишь оборот-
ной стороной тезисов об их «трансцендентальной
идеальности». По Канту, пространство и время «эмпи-
рически реальны» в том только смысле, что они
имеют значимость «для всех предметов, которые
когда-либо могут быть даны нашим чувствам...»
(39. 3. 139), т. е. для явлений. Другими словами, все
вещи как явления (и только как явления!), как пред-
меты чувственного созерцания с необходимостью су-
ществуют в пространстве и времени. Эту всеобщность
и необходимость существования явлений в простран-
стве и времени Кант называл «объективной значи-
мостью» последних, тем самым субъективно-идеали-
стически истолковывая саму объективность.
Кант полагал, что выводы о пространстве и вре-
мени как необходимых априорных представлениях, ле-
жащих в основе созерцаний, дают философское обо-
снование способности математики выдвигать положе-
ния, имеющие всеобщую и необходимую значимость.
Дело в том, что, по мнению Канта, одна из двух
главных отраслей математики - геометрия - имеет
своим базисом пространственные представления,
а другая отрасль - арифметика - временные представ-
ления.
Для материалистически мыслящих ученых и фило-
софов кантовское обоснование «возможности матема-
тики как науки» не давало ничего позитивного и, если
принимать его всерьез, способно было даже скомпро-
метировать эту науку. Однако в умах тех, кто испытал
воздействие деструктивной критики математического
знания со стороны берклианского субъективного идеа-
лизма (а к ним, возможно, относился и сам Кант)
и тяготел к иной, свободной от такого рода критики
37
разновидности субъективного идеализма, данное обо-
снование восстанавливало научный статус матема-
тики, и потому для них оно имело огромное зна-
чение.
Трансцендентальная логика» Разрабатываемую им «трансцен-
дентальную логику» Кант отличал от ранее существовавшей «об-
щей логики» как логику «содержательную» от логики «формаль-
ной». По Канту, эта общая логика, имеющая дело с априорными
принципами мышления, «отвлекается... от всякого содержания по-)
знания, т. е. от всякого отношения его к объекту, и рассматривает
только логическую форму в отношении знаний друг к другу, т. е.
форму мышления вообще». Считая эту логику недостаточной, Кант
заявлял, что должна существовать еще «логика отвлекающаяся не
от всякого содержания познания», а «определяющая происхожде-
ние, объем и объективную значимость» априорных знаний, и ее
следует называть «трансцендентальной логикой», потому что она
имеет дело только с законами рассудка и разума... лишь постоль-
ку, поскольку она априори относится к предметам...» (39. 3. 157,
158 - 159). Это первое в немецкой классической философии выраже-
ние критического отношения к формальной логике, возникшее на
основе подхода к идее диалектической логики, не было антагони-
стическим к предшествующей логике и ориентировалось не на ее
отрицание, а скорее на дополнение более глубокой, с точки зрения
Канта, логической концепцией, решающей новые и более сложные
познавательные задачи.
Придание логике содержательности обеспечивается, по Канту,
тесной и постоянной связью познающего мышления с чувственны-
ми представлениями, исследованными в трансцендентальной эсте-
тике, т. е. с «созерцаниями». Это связывание Кант считал функцией
рассудка, определяя последний именно как «способность... мыс-
лить предмет чувственного созерцания...» и заявляя, что «он и дол-
жен быть прежде всего исследован в логике». После того как в на-
чале «Критики...» Кант охарактеризовал чувственность и мышле-
ние как совершенно различные познавательные способности,
которые следует «тщательно обособлять и отличать одну от дру-
гой», он далее настойчиво и последовательно проводит мысль
о том, что «только из соединения» чувственности и рассудка «мо-
жет возникнуть знание». Это объясняется тем, что «без чувственно-
сти ни один предмет не был бы нам дан, а без рассудка ни один не-
льзя было бы мыслить». Высказывая убеждение, что «мысли без
содержания пусты», а «созерцания без понятий слепы» (39. 3. 155),
Кант утверждал, с одной стороны, базисное значение чувственной
ступени познания (что было проявлением материалистической тен-
денции в «трансцендентальной логике»), а с другой стороны, под-
черкивал необходимость не останавливаться на ней в процессе по-
знания, а подвергать ее рациональной обработке. В соответствую-
щих рассуждениях Канта заметен подход к пониманию того, что
переход от чувственной ступени познания к рациональной носит ха-
рактер качественного скачка, т. е. диалектичен. С этим связано,
в частности, подчеркивание Кантом активности («спонтанности»)
рассудка по сравнению с пассивностью («восприимчивостью»)
чувственности.
38
Учение о рассудке и проблема естествознания
как науки («трансцендентальная аналитика»)
Называя учение о рассудочном знании «трансцен-
дентальной аналитикой», Кант поясняет, что эта часть
его логики производит не обычный анализ, а «расчле-
нение всего нашего априорного знания на начала чи-
стого рассудочного знания» (39. 3. 164). Такими нача-
лами Кант считал, во-первых, понятия, а во-вторых,
основоположения, представляющие собой правила со-
единения понятий в суждения. Поэтому Кант разделил
трансцендентальную аналитику на аналитику понятий
и аналитику основоположений.

Пространство и время в немецкой классической философии XVIII-XIX веков

Представителями немецкой классической философии являются Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814), Иммануил Кант (1724-1804), Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг (1775-1854), Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831) и Людвиг Андреас Фейербах (1804-1872) - правда, с определенными оговорками относительно того, что философ сконцентрировал основное внимание на антропологических проблемах. Слова Г. Ф. В. Гегеля о том, что философия путем движения абстрактных категорий показывает нам необходимость становления действительности, могли бы стать эпиграфом к данной главе. Действительно, философские системы, возникшие в Германии в относительно короткий промежуток времени, создали удивительные по своей стройности, всеобъемлющие картины мироздания, хотя и не лишенные противоречий.

И. Кант считается родоначальником немецкой классической философии. Проблемы пространства и времени интересовали философа на разных этапах его деятельности, как в «докритический» период творчества (до начала 70-х гг. XVIII в., когда Кант признавал возможность познания вещей), так и в «критический» (после 70-х гг. XVIII в., когда такая возможность отрицалась). Признавая наличие «вещей вне нас», Кант приближается к материалистической традиции, но, постулируя их непознаваемость, он выступает с позиций агностицизма и априоризма. Приступая к анализу процесса познания, Кант исходил из того, что существует независимый от сознания людей внешний мир, мир «вещей в себе», который является источником наших ощущений. Наряду с ним, по Канту, существует мир явлений, который он называет природой, - это тот мир, который мы видим, воспринимаем, в котором живем и действуем. Мир явлений, или природа, не обладает самостоятельным, независимым от человеческого сознания существованием, а возникает в результате воздействия «вещи в себе» на органы чувств и представляет собой не что иное, как совокупность человеческих представлений. Мир явлений, создаваемых человеком, согласно учению Канта, совершенно не похож на мир «вещей в себе». Человек же имеет дело лишь с миром явлений. А если это так, то мир «вещей в себе» абсолютно не доступен ему. Человек о нем ничего не знает и не может знать, он непознаваем. Все, что человек знает, по Канту, относится лишь к миру явлений, т.е. к его собственным представлениям .

Интересно!

В «докритический» период Кант выдвинул смелую космогоническую гипотезу о происхождении планетной системы из туманности. Он развивал идеи о существовании множества галактик, замедлении вращения Земли под влиянием приливов, а также об относительности движения и покоя.

В «Критике чистого разума» - труде, созданном в 1781 г., т.е. уже в «критический» период, философ отказывается от концепции Ньютона и придает времени и пространству значение «чистых форм чувственного созерцания». Время и пространство в его философии - не эмпирические понятия, выводимые из внешнего опыта, а «априорные формальные условия всех явлений вообще». При этом Кант утверждает, что для того чтобы представить идею времени, необходимо призвать идею пространства, тем самым доказывая взаимосвязь субъективных представлений пространства и времени . Что касается географических характеристик пространства, то в своих лекциях Кант признавал значимость влияния физической географии на «моральную», политическую, «торговую» и «теологическую» географию. Это находило отражение в особенностях национального характера, развитии экономики и распространении религий на определенной территории.

Будучи диалектиком, Кант выдвинул положение об «антиномиях», или противоречиях разума. Например, с точки зрения философа, разум сталкивается с неразрешимыми противоречиями при попытке ответить на вопрос о конечности или бесконечности Вселенной.

Проблема антагонизмов получает развитие в рассуждениях Канта об историческом процессе, являющимся движением к свободе и предполагающим преодоление человеком своей «животности». Философ считает, что установление всеобщего правового гражданского состояния, являющееся целью истории, связано с действием внешне взаимоисключающих сил. Жизнь общества реализуется в ходе столкновения иррационального и рационального, асоциального и социального. Продолжая и критически развивая, переосмысливая традиции Просвещения, Кант выводит разум за рамки природной необходимости, более того - противопоставляет ей, понимая его как сверхприродное, сверхчувственное начало в человеке. Исследуя нетождественность и фундаментальные различия природного закона и закона нравственного, Кант отмечает, что в основе закона природы лежит причинность, тогда как в основе нравственного закона, формирующего человеческое поведение, лежат закономерности осуществления свободы, т.е. целеполагания и целедостижения, в совокупности составляющие субъективную телеологию человека как нравственного существа .

Воззрения И. Канта на пространственные и временные аспекты исторического развития ярко проявились в его трактате «К вечному миру», представляющем собой проект международного договора. В этом произведении философ развивает идеи, ранее прозвучавшие в трудах известных европейских мыслителей. Так, считается, что одними из первых в этом ряду были Эразм Роттердамский - «Жалоба мира» (1517); Эмерик Кюссе - «Новый Киней» (1623), Максимилиан де Сюлли - «Мемуары» (1634); содержащие «Великий план», согласно которому все споры между государствами должны были решаться мирным путем; Уильям Пенн - «Опыт о настоящем и будущем мире в Европе» (1693); Шарль Ирине де Сен-Пьер - «Записка о сохранении вечного мира» (1712) и «Проект вечного мира в Европе» (1713-1717), где обосновывается необходимость формирования союза государств с наднациональным управлением, способствующим исключению военного противостояния при решении международных споров.

Признавая ведущую роль международной торговли и взаимовыгодного общения государств для достижения мира, Кант вычерчивает хронологическую перспективу исторического развития. С одной стороны, мы видим вектор, обращенный в будущее. Предполагаемый мирный договор нацелен не только на установление мира в определенный исторический момент, но и уничтожает «все имеющиеся причины будущей войны, которые, быть может, в данный момент даже неизвестны самим договаривающимся сторонам или впоследствии могут быть обысканы в архивных документах (курсив наш. - Лет.)» . С другой стороны, временной вектор уже не столь актуален, поскольку речь идет о вечности, упомянутой в самом названии трактата. Значит, мир будет являться состоянием, присутствующим всегда и везде.

Противоположностью вечного мира выступает разрушительная война, которая может привести к вечности иного рода. Прозорливым стал вывод Канта о том, что «истребительная война, в которой могут быть уничтожены обе стороны, а вместе с ними и всякое право, привела бы к вечному миру лишь на гигантском кладбище человечества (курсив наш. - Лет.). Следовательно, подобная война, а стало быть, и применение средств, ведущих к ней, должны быть безусловно запрещены» . Не менее актуальны слова Канта о «карательной» войне: «Карательная война (helium punitivum) между государствами немыслима (поскольку между ними нет отношения высшего к низшему)» .

В контексте рассмотрения пространства Кант также отмечает ряд противоречий и противоположностей, обусловливающих путь к вечному миру. Прежде всего, это отношения между внешним и внутренним. В труде «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» Кант писал, что поиски баланса между ними «заставляют наш род найти закон равновесия для самого по себе благотворного столкновения между соседними государствами, вызываемого их свободой, и создать объединенную власть для придания этому закону силы, стало быть, создать всемирно-гражданское состояние публичной государственной безопасности» .

Акцентируется и противоречие, заключающееся в том, что, с одной стороны, существует предустановленная для человеческого рода природная необходимость «жить повсюду», руководствуясь соображениями долга и моральным законом. С другой стороны, для организации подобного «сосуществования» природа выбрала войну. Рассуждая о преодолении этого противоречия, Кант приходит к выводу, что природа пользуется двумя средствами, чтобы удерживать народы от смешения и разъединять их - различием языков и религий. Это различие хотя и влечет за собой склонность к взаимной ненависти и повод к войне, но с ростом культуры и при постепенном приближении людей к большему согласию в принципах вызывает общее стремление жить в мире, который осуществляется и обеспечивается не ослаблением всех сил, как это имеет место при деспотизме (на кладбище свободы), а их равновесием, их активнейшим соревнованием .

Отношения между отдаленными частями света, утверждает Кант, могут приобрести мирный характер и стать публично узаконенными, что способно приблизить «род человеческий к всемирно-гражданскому устройству» . Этому немало способствует возможность использования необитаемой части земной поверхности (морей и пустынь) в целях общения людей.

Говоря о всемирном гражданстве, Кант разделяет право гостеприимства и право посещения, которое принадлежит «всем людям, сознающим себя членами общества, в силу права общего владения земной поверхностью, на которой, как на поверхности шара, люди не могут рассеяться до бесконечности и потому должны терпеть соседство других; первоначально же никто не имеет большего права, чем другой, на существование в данном месте земли» . Отмечая отсутствие гостеприимства у обитателей морских берегов и пустынь, философ критически отзывается о негостеприимном поведении «цивилизованных», западных государств, и пишет, что «несправедливость, проявляемая ими при посещении чужих стран и народов (что для них равносильно их завоеванию), окажется чудовищной» .

По мысли Канта, «более или менее тесное общение между народами земли развилось всюду настолько, что нарушение права в одном месте чувствуется во всех других. Из этого видно, что идея права всемирного гражданства есть не фантастическое или нелепое представление о праве, а необходимое дополнение неписаного кодекса государственного и международного права к публичному праву человека вообще и потому к вечному миру. И только при этом условии можно надеяться, что мы постоянно приближаемся к нему» .

Важно!

Возможность достижения вечного мира Кант соотносит с развитием международного права и созданием всемирной федерации, базирующейся на праве «всемирного гражданства» и объединяющей однотипные государства с республиканским политическим устройством.

Кант считал, что идеальной моделью будущего мироустройства, гарантирующей вечный мир, была бы «мировая республика» (или по другой терминологии - «государство народов»), в рамках которой народы отрешились бы от национального суверенитета, ассоциировавшегося у немецкого философа с национальным эгоизмом, нетерпимостью к другим народам, агрессивностью, и создали бы то, что современные последователи Канта называют глобальным гражданским обществом, и сопутствующие ему органы наднационального управления . В дальнейшем идеи Канта получат не только теоретическое развитие, но и найдут отражение в практике международных отношений.

Становление немецкой классической философии связано с именами Иоганна Готлиба Фихте (1762-1814) и Фридриха Вильгельма Йозефа Шеллинга (1775-1854). И. Г. Фихте немало содействовал развитию диалектического метода познания, который применил и к изучению истории. Согласно воззрениям Фихте существует пять эпох всемирной истории, причем четыре из них заключают в себе разумное, закономерное начало: они в целом и в тенденции соразмерны разуму, однако часто демонстрируют противоречивые ему движущие силы и основания. Пятая эпоха - отдаленное будущее - станет целиком и полностью разумной. Но уже третья эпоха начинает противопоставлять себя предшествующей истории тем, что ее разумность постепенно обретает качество новой, сознательной разумности. А вот современную ему эпоху Фихте считает межвременьем, эпохой, впавшей в «полную греховность» . За этим промежуточным этапом будет следовать возрождение человечества.

Ф. Шеллинг внес идею развития в понимание природы через противоречие. С позиции объективного идеализма он стремился доказать, каким образом развитие лишенной сознания и в то же время духовной природы приводит к возникновению сознания. Исходным понятием трансцендентального идеализма Шеллинга является понятие абсолютного разума. Абсолютный разум - единственная реальность. Кроме него, утверждает Шеллинг, нет ничего. В абсолютном разуме субъект и объект неразрывно связаны, образуют «целостную неразличимость субъективного и объективного». Разум перестает быть чем-то субъективным, а так как объект возможен только по отношению к мыслящему субъекту, то разум перестает быть чем-то объективным. Философия приходит к истинному «в себе» сущему, которое есть тождество субъективного и объективного. В абсолюте совпадают все противоположности, и в нем же самом кроется начало дифференциации как основа его действительности. Самосознание разума есть самосознание Бога, ибо Бог и есть, по утверждению Шеллинга, разум .

Неоценимым вкладом в немецкую классическую философию явилась философская система Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831), которого называли «властелином философской мысли».

Существенным компонентом философских воззрений Г. В. Ф. Гегеля являются его представления о пространстве и времени. Абсолютная идея, по Гегелю, представляющая собой духовное начало, является первоосновой мироздания и раскрывает себя в логических категориях. Не случайно одной из основополагающих характеристик философской системы Гегеля обычно называют панлогизм (греч. pan - все и logos - разум). Величайшее достижение философского учения Гегеля - диалектика, постулирующая идеи всеобщего развития, изменения, взаимодействия, предполагающая смену тезиса антитезисом, а затем ведущая к синтезу противоположностей, - носит идеалистический характер. Логические категории не отражают реальность, а существуют в ней и «одухотворяют» ее. Наблюдается тождество бытия и мышления: Гегель связывает время и пространство не только друг с другом, но и с самодвижущейся материей. Однако он уже не различал, как это делал Кант, «эмпирическую реальность» и «трансцендентальную идеальность» времени и пространства. Все понятия в его системе (и время, и пространство, и самодвижущаяся материя) трактуются с точки зрения объективного идеализма .

По мнению великого немецкого философа, рациональное познание реальности возможно, поскольку мировой разум в ходе своего поступательного развития творит действительность: «Природа - это абсолютная идея в виде инобытия (курсив наш. - Авт.) вообще, в виде безразличной, внешней предметности и конкретного, индивидуализированного осуществления своих моментов. Иными словами, природа - это абсолютное существо в определении непосредственности вообще вопреки своему опосредствованию. Становление природы - это становление духом» .

Важно!

По Гегелю, пространство и время суть налично существующие абстракции (курсив наш. - Авт.) чистая форма, чистое созерцание природы.

Пространство, согласно воззрениям философа, есть «налично сущая мысль о всеобщей равнодушной различности вообще. Время - налично сущая мысль об отрицательном единстве, о чистом становлении <...> Пространство и время бесконечны, т.е. безграничны в абстрактной непрерывности своего вне - себя - бытия. Но как идеи они обладают внутри самих себя определениями, представляющими понятие в его моментах, - измерениями <...> 1) Измерения пространства - это такие моменты пространства, которые не существуют вне друг друга; где есть один из них, там и остальные. И притом они суть формальные различия - первый, второй и третий - как единство этих различий. Однако в силу бескаче- ственного единства пространства они не определены по отношению друг к другу и представляют собой пустые различия, которые только в связи с каким-нибудь дополнительным предметом получают чуждую им самим определенность <...> 2) Измерения времени - это: 1) прошлое - наличное бытие как переставшее быть наличным, как налично не существующее; 2) будущее - бытие не наличное, но определенное стать наличным; 3) настоящее как непосредственное становление и соединение двух первых» . В трактовке пространства и времени Гегель выступает представителем реляционного подхода, как Аристотель и Лейбниц, поскольку, согласно взглядам великого немецкого философа, пространство и время, неразрывно связанные между собой, действительны только при наличии движения.

На определенной стадии существования природа, выступающая в философской системе Гегеля как инобытие, отчуждение идеи, порождает разумное существо - человека, с помощью которого осуществляется самопознание абсолютного духа. Философия духа демонстрирует процесс восхождения субъективного духа (он выражается в ощущениях, чувствах, мышлении и воли индивидов) к объективному (он связан с общественной жизнью людей и находит свое воплощение в праве, морали и нравственности), а затем к абсолютному (на этой стадии реализуется полное раскрытие смысла эволюции абсолютной идеи). С появлением гражданского общества и государства (семья и гражданское общество проистекают из идеи государства, а гражданское общество и государство соотносятся как рассудок и разум), наступает переход объективного духа к историческому развитию. Философия истории «означает не что иное, как мыслящее рассмотрение ее (истории. - Авт.)» .

Основанием мирового духа выступает свобода: «Как субстанцией материи является тяжесть, так, мы должны сказать, субстанцией, сущностью духа, является свобода» . Шествие мирового духа по земле обусловлено степенью нарастания свободы в разных странах на разных этапах их развития. Гегель рассматривает четыре исторических периода, в которых осознание свободы соотносилось с определенными пространственными параметрами, включающими «географическую основу всемирной истории». Эта география детально прописана Гегелем, который говорит о рельефе местности, климате, народах, живущих у морей и на равнинах, - об аспектах, рассматриваемых ныне геополитикой. Например, о Европе Гегель пишет: «В Европе, к которой мы теперь переходим, не существует таких территориальных различий, как те, которые мы находим в Азии и Африке. Европейский характер таков, что противоположность вышеупомянутых различий сглаживается или по крайней мере, переставая быть резкой, смягчается и выражается в переходных формах. В Европе нет плоскогорий, противоположных равнинам. Поэтому различие между тремя частями Европы определяется иначе. Первая часть есть южная Европа, обращенная к Средиземному морю. К северу от Пиренеев через Францию тянутся горы, находящиеся в связи с Альпами, отделяющими Италию от Франции и Германии и обособляющими ее. И Греция относится к этой части Европы. В Греции и Италии долго находилась арена всемирной истории, и, когда центральная часть и север Европы были некультурны, мировой дух нашел там свою родину. Вторая часть есть сердце Европы, которое открыл Цезарь, завоевав Галлию. Этот подвиг был подвигом возмужалости, осуществленным римским полководцем, и он оказался успешнее, чем юношеский подвиг Александра, который попытался приобщить Восток к греческой жизни, - дело, которое, правда, но содержанию является величайшим и прекраснейшим для воображения, но результат которого вскоре опять исчез, как исчезает идеал. В этом центральном пункте Европы главные страны суть Франция, Германия и Англия. Наконец, третью часть составляют северо-восточные государства Европы - Польша, Россия, славянские государства. Они лишь поздно вступают в ряд исторических государств и постоянно поддерживают связь с Азией. Что же касается физической стороны вышеупомянутых различий, то, как уже было указано, они не проявляются в резкой форме, но исчезают по отношению друг к другу» . Правда, в оценке населения разных территорий мира Гегель подчеркивает дикость тех народов, которые еще не стали вместилищем мирового духа .

Важно!

Собственно историю философ делит на восточный, греческий, римский и германский мир. На Востоке свободой мог обладать чаще всего только деспот, в Греции свобода принадлежала лишь некоторым. В Риме свобода мыслилась уже в рамках закона. Реформация и Французская буржуазная революция (1789) стали важными вехами на пути к свободе. Но именно германский мир, обладающий высоким народным духом, но Гегелю, смог наиболее полно осознать важность свободы для каждого.

Несмотря на то что Гегель в своей концепции истории признавал активность человеческой деятельности (правда, зависящей от «хитрости» мирового разума), наиболее полно реализовать свободу может только государство: «Ведь нужно знать, что государство является осуществлением свободы, т.е. абсолютно конечной цели, что оно существует для самого себя; далее, нужно знать, что вся ценность человека, вся его духовная действительность существует исключительно благодаря государству. Ведь его духовная действительность заключается в том, что для него как знающего объектом является его сущность, разумное начало, что оно имеет для него объективное, непосредственное, наличное бытие; лишь таким образом он является сознанием, лишь таким образом он проявляется в нравах, в юридической и нравственной государственной жизни. Ведь истинное есть единство всеобщей и субъективной воли, а всеобщее существует в государстве, в законах, в общих и разумных определениях. Государство есть божественная идея как она существует на земле. Таким образом, оно (государство. - Авт.) есть точнее определяемый предмет всемирной истории , в котором свобода получает свою объективность и существует , наслаждаясь этой объективностью (курсив наш. - Авт.)» .

Учение о государстве Гегель связывал с конкретным, современным ему прусским государством, вернее, с тем идеалом, который, по мысли философа, оно собиралось воплотить. Существуют разные точки зрения по поводу того, считал ли Гегель, что движение мирового духа, достигшего старости, завершилось в прусской монархии, а ход истории - в Европе («Всемирная история направляется с Востока на Запад, так как Европа есть безусловно конец всемирной истории, а Азия ее начало» ). Но, несмотря на это утверждение о конце истории, можно предположить, что идея окончательной остановки мирового духа противоречила бы взглядам Гегеля на то, что «продолжительность времени есть нечто совершенно относительное, и дух вечен. Продолжительности в собственном смысле для него не существует» .

Завершением немецкой классической философии стало учение Людвига Андреаса Фейербаха (1804-1872), которое было призвано стать «философией будущего», или философий Человека, в определенном смысле заменяющей религию. Одна из существенных особенностей учения Фейербаха заключалась в том, что он рассматривал проблему соотношения материи и сознания с позиций материализма (хотя и избегал этого понятия). Признавая природу и человека высшими ценностями, Фейербах утверждал: «У природы нет ни начала, ни конца. В ней все находится во взаимодействии, все относительно, все одновременно является действием и причиной, все в ней всесторонне и взаимно» . Пространство и время, по Фейербаху, являются атрибутами материи. Вместе с гем антропологический материализм Фейербаха оборачивается идеализмом в понимании истории . Материалистическое понимание истории будет развито в учении К. Маркса, его соратников и последователей.

  • Философия: учебник. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2001. URL: http://www.http://www.0zd.ru/filosofiya/filosofiya_9.html (дата обращения: 11.02.2016).